когда в больнице начинают разрастаться сплетни, сакура не обращает на них внимания - ей подобное всегда было неинтересно. она исправно выполняет свою работу и времени на глупые слухи не остаётся: принимает десятки людей [иногда меньше] за день, заполняет уйму журналов регистрации и ещё больше медицинских карт, а вечером спешит вернуться домой, чтобы как обычно встретить какаши порцией быстрых поцелуев и широкой улыбкой - в такие моменты сакура на ребёнка похожа больше, чем когда-либо ещё. у них и без того не всегда в запасе имеется достаточно времени, так что каждую секунду она бережёт словно нечто ценное, и ведь на самом деле так оно и есть.

в то утро сакура по обыкновению проснулась раньше. осторожно убрала с себя его руку, на сонное ворчание ответив лёгким поцелуем в лоб, и к его пробуждению уже поставила на стол готовый завтрак, правда всё ещё расхаживая по кухне в ночной [его] рубашке. ей как всегда не хотелось так быстро расставаться, он как всегда вышел за дверь первый, и сакура как-то печально усмехнулась, проводив исчезнувшую фигуру взглядом. быть хокаге - сложно; быть той, что ждёт его каждый день в надежде урвать оставшееся свободное время - ещё сложнее. но оно того стоит. по крайней мере, так сакура всегда думала.

думала до тех пор, пока тем же днём у неё внутри что-то не щёлкнуло. всё началось издалека, с двух пациенток, что-то активно обсуждающих в палате стационара. сакура услышала их разговор краем уха, но он только вызвал на её лице усмешку: слухи о некой куноичи, что, кажется, появилась в жизни шестого, не могли её не развеселить. всерьёз такие вещи не воспринимаешь ровно до тех пор, пока полагаешь будто в них говорится о тебе, и сакура в самом деле даже и не думала предполагать, будто речь шла не о ней. не думала, пока эти разговоры не набрали оборот, и вот уже к середине рабочего дня вся больница обсуждала загадочную незнакомку, хотя в действительно о ней начали говорить ещё раньше - сакура осознала это только сейчас.

когда на пороге её кабинета появилась пятая, сакура в привычной манере улыбнулась и радостно её поприветствовала. во время обеденного перерыва они обменялись последними новостями, перекинулись парой дежурных фраз и просто немного побеседовали, сидя на скамейке во внутреннем дворе больницы, и сакура даже отвлеклась от глупых слухов, пока сама госпожа цунаде непроизвольно не подлила масла в огонь. она спросила знает ли харуно что-то об этом и сосредоточенно свела брови к переносице, запрокинув голову к небу. кажется, по какой-то причине личная жизнь какаши была интересна даже ей, но ничего нового от своей ученицы пятая не узнала. до последнего сакура наивно полагала, что речь шла о ней, и даже боялась каким-то неловким движением выдать себя, но внешне всё ещё сохраняла напускное спокойствие [этому она научилась у него].

- с чего мне что-то знать об этом? - она поднимает изумрудные глаза в молчаливом вопросе и пятая отмахивается, мол, она ведь его бывшая ученица, да и они вроде как иногда видятся, но сакура отрицательно мотает головой: - впервые об этом слышу, - через пару минут они вернутся в здание и прежде, чем уйти, цунаде-сама проронит что-то вроде «почему-то не думала, что ему нравятся брюнетки»; что-то вроде, потому что сакуру в тот момент словно кувалдой по голове ударили. она, конечно же, улыбнётся, но затем до конца дня сердце будет биться со скоростью больше ста пятидесяти ударов в минуту, а в голове начнётся полный кавардак.

но на самом деле именно эти слова многое в её сознании расставят по местам.

и даже не смотря на это ей удастся провести срочную операцию, ведь внутренние переживания ни в коем случае не должны мешать работе, особенно такой, выслушать слова благодарности от родственников пациента и посмеяться с коллегами над какой-то глупой общей шуткой. только по дороге домой сакуре будет казаться, словно все вокруг обсуждают неизвестную особу, и отчасти это даже окажется так: разговоров о личной жизни шестого вдруг станет слишком много, и сакура крепче сожмёт кулаки, подавляя в себе то ли злость, то ли отчаяние, то ли непонимание. где-то на середине пути она встретит ино и та настойчиво попытается затянуть её в кафешку, но сакура любезно откажется - скажет, что устала, и что сегодня хочет отдохнуть. ино, конечно же, посмотрит на неё непонимающе [«надо больше отдыхать»], и с какой-то стати решит поделиться слухами об уже порядком надоевшей девице, и сакура с трудом выдавит из себя правдивую улыбку, быстро попрощается и скроется за углом ближайшего здания, обхватив дрожащие плечи руками.

путь до дома [их дома] пройдёт как в тумане. сакура на автомате откроет дверь, снимет обувь и даже не переодевшись пойдёт на кухню, где вплоть до его прихода просидит за столом, уставившись в одну точку. все услышанные когда-то слова ворвутся в сознание сплошным потоком, образуя одно грязное пятно. оно будет катиться на неё снежным комом, подступая всё ближе и ближе, пока в какой-то момент не врежется с такой силой, что сакуре станет сложно дышать. тогда она запустит дрожащие пальцы в розовые пряди и содрогнётся всем телом, кусая губы до крови, а в голове будет лишь одно простое и тошнотворное слово: л о ж ь.

когда входная дверь откроется сакура лишь устало закроет глаза, сидя на стуле. в этот раз она не встретит его привычным звонким голосом и не осыпет мелкими поцелуями. она не скажет, что успела соскучиться за день, и что ужин уже готов - она ведь даже к плите не подходила. вместо этого сакура каменной статуей просидит на месте и поднимет на него глаза только в тот момент, когда мужская рука коснётся её угловатого плеча. она устало вздохнёт и также устало улыбнётся, позволяя ему убрать со своего лица растрёпанные волосы, в то время как сама подавит в себе резкое желание сломать ему пальцы - те самые, что могли касаться кого-то ещё также, как касаются её.

- прости, я... - произносит она немного откашлявшись и неторопливо поднимается с места, в следующую минуту доставая из кухонных тумбочек посуду. - сегодня был тяжёлый день, - ей едва ли хотелось смотреть на него: в голове пролетали слишком яркие образы того, что какаши мог делать с той девицей, а над ухом жужжали его слова.

«давай ещё подождём.»
«расскажем. но позже.»
«ещё немного, ладно?»

ладно. и теперь становилось ясно зачем всё это было надо.
теперь становилось ясно, что всё это было ложью.

в голове завёлся механизм, отсчитывающий секунды в обратную сторону. каждая мысль, каждое воспоминание ускоряет назойливое тиканье, и время летит быстрее, стремительно приближаясь к нулю. сакура впивается ногтями в кожу головы и сильно жмурится до появления белых пятен перед глазами - пытается избавиться от звучащего в разуме голоса, что полосует не хуже лезвий, но вместо этого только дрожит под ножевыми, что он наносит.

где-то в подкорке маячит мысль о том, что всё это глупость и бред, но она тухнет на фоне других, более ярких, пока практически не скрывается с горизонта, пропадая в плотном потоке размышлений. сакура только хотела верить, что всё это было неправдой. какой-то дурацкой ошибкой, всеобщим заблуждением, массовым миражом, но собственноручно собранные воедино факты приближали чужие слова к реальности, заставляя тело покрываться новой волной вибраций и холода. сакура вжимается в себя, превращаясь в сгусток оголённых нервов, и мотает головой. он ведь не мог. не мог с ней так поступить. он бы не стал. это слишком...

жестоко.

она смотрит на него отсутствующим взглядом и словно кукла действует автоматически, не силясь подавить дёрганость и резкость движений. сакура сводит брови к переносице, крепко сжимает в руках тарелку и на секунду останавливается, давая ему возможность подойти ближе. не потому, что она позволила это добровольно, но потому, что чувствовала себя растерянной и даже беспомощной. у неё не остаётся сил на слова, какую-то реакцию и что-либо ещё - сейчас сакура была пуста, чувствуя лишь неровное сердцебиение, отдающие пульсацией в виски. когда он касается её руки - она вздрагивает и даже почти незаметно сопротивляется, тут же поддаваясь. когда он заключает её в объятия - она напрягается всем телом, пытаясь подавить подступающую волну смешанных эмоций. когда его дыхание обдаёт тонкую шею теплом, а губы касаются уха - сакура не выдерживает. отворачивает голову слишком резко и быстро, кладёт ладони ему на грудь и отстраняется, делая несколько шагов назад. изумрудные глаза впиваются в его лицо и не моргают с какое-то время, и сакура обхватывает себя руками, больно сжимая пальцы на коже.

она видела, что он устал - это и понятно. знала, что этот разговор ему не понравится. но ещё она знала, что совершенно точно сойдёт с ума, если так ничего и не скажет. иначе она не могла.

- кто она? - не было смысла ходить вокруг, да около, и сакура задаёт вопрос прямо в лоб, не меняясь в лице. - девушка, о которой все горят. «подружка шестого», - из своих уст это звучало отвратительно. он явно недоумевал и не понимал, о чём идёт речь, либо прекрасно делал вид - он ведь мастер по части сокрытия эмоций, и сакура даже усмехается, продолжая всматриваться в него неморгающим взглядом. - только не прикидывайся, что не понимаешь о чём речь. весь город уже в курсе. и далеко не обо мне, - глаза опускаются в пол, пока пальцы сильнее сжимают девичьи плечи, оставляя на них покрасневшие следы. - загадочная брюнетка, которую часто видят выходящей из кабинета хокаге. так, кажется, пятая её охарактеризовала. согласись, на брюнетку я не очень похожа.

отчасти слышать ответ ей даже не хотелось. конечно, какаши наверняка скажет что-то вроде «не понимаю, о ком ты», хотя весь город, казалось, только об этом и говорит; он либо считал сакуру полной дурой, либо сам был тем ещё идиотом, и что было хуже в этой ситуации - трудно сказать. она понимала, что он начнёт отпираться, или переводить тему, или просто скажет, что чертовски устал - вряд ли кто-то признался бы о чём-то таком добровольно, особенной такой, как она, но сакура этому совсем не удивится [ожидаемо], но и не отступится.

зелёные глаза снова впиваются испытывающе-пустым взглядом в тёмно-серые, и сакура пытается досчитать до десяти, но это не помогает. заложенная внутри часовая бомба продолжает отсчитывать секунды до взрыва, и вот-вот здесь всё взлетит на воздух.

вот-вот.

- знаешь, очень забавно слышать от друзей сплетни о какой-то женщине из твоей жизни и делать вид, что меня это не волнует, - в этот раз в её голосе, кажется, появились нотки злости, но всё ещё недостаточно сильной, чтобы оказаться выплеснутыми наружу. - ах, да. мы ведь никому ничего не говорили. может в этом настоящая причина, м?

если бы какаши не забрал тарелку из её рук - она бы разлетелась на мелкие осколки.

порция спокойствия, граничащего с равнодушием, выбивает из колеи. в груди возмущение мешается с неопределённостью - и как на это реагировать? но она не реагирует никак. то ли потому, что не может выхватить какую-то определённую эмоцию из всего этого бурного потока, то ли потому, что просто не находит на это силы, оставаясь стоять в неподвижной позе и не отрывая от силуэта напротив туманного взгляда.

она даже не понимала за что зацепиться. нашла повод? о нет, милый, ты сам его подкинул вместе с сотней других незнакомых людей, сегодняшний день просто поставил точку во всём этом.
пострадать? сейчас она скорее была в абсолютном замешательстве и единственное, что улавливала с поразительной прозрачностью - полное смятение. мыслей оказалось так много, что в какой-то момент сакуре показалось, будто голова вовсе была пуста. она была пуста. и чувствовала себя не лучше.

на его слова сакура не отвечает - только поджимает губы и провожает взглядом мужскую фигуру. в руках появляется сигарета, раздаётся глухой щелчок и комната наполняется этим омерзительным дымом, от которого слезились глаза и хотелось кашлять. сакура столько раз говорила сама себе, что надо выкинуть эту пепельницу к чертям собачьим, но всякий раз, протягивая к ней руку, отчего-то передумывала. «пусть будет. для него.» пусть даже он почти перестал курить, а если и делал это, то только на улице. главное - это для него. но сейчас один только его вид с сигаретой в зубах вызывал дикое желание не просто высыпать всё содержимое ему на голову, но и разбить её о ту же часть тела.

сакура снова досчитывает до десяти [в пятый? шестой раз?] и тиканье бомбы раздаётся уже совсем громко.

- да плевать мне на репутацию, - его слова проходят разрядом тока по телу, и харуно будто просыпается от литургического сна, наконец оживая [лишь на время]. - как и на то, что скажут другие. это их не касается, - эти глупые отговорки по-настоящему злили. кровь степенно закипала, жар разносился под кожей, а руки сами сжимались в кулаки. - перестань считать меня ребёнком и всё решать в одиночку. это несправедливо, - но сакуре казалось, что она просила невозможного и он банально не захочет слышать, даже если услышит.

несколько шагов вперёд и она натыкается на стол, с силой и звучным хлопком опуская на него ладони. даже без использования чакры он заметно пошатнулся под её давлением - сакура опускает голову, приковывая взгляд к деревянной поверхности. она слышит, как тлеет сигарета, слышит, как он выпускает едкий дым, но не слышит главного - правды. так ей, по крайней мере, кажется. он говорит, что у него никого нет, и девичьи губы даже кривятся в усмешке; другого ответа ожидать не стоило. в голове снова мелькает та здравая мысль, что, быть может, это всё-таки действительно правда, но образы шепчущихся людей отталкивают её как можно дальше. это ведь не могло возникнуть из ниоткуда. не могло ведь?

- думала, что знаю, - нарочито громко поправляет его слова и хмурит светлые брови, вскидывая голову в явном раздражении. - но выходит, что нет. зато теперь стало ясно почему ты так не хотел, чтобы кто-то о нас знал. эта причина кажется куда более логичной, чем эти идиотские оправдания, - пальцы начинают сжиматься, ногти - впиваться в стол, и практически оставляют за собой царапины. - и дело даже не в том, что у тебя кто-то есть - не только в этом, - я просто не понимаю для чего тогда я? - вместе с этим вопросом гнев подскочил на пару уровней, заставив женские губы едва заметно дрогнуть; дрожь в плечах сакура подавила силой. - ты столько раз просил подождать, столько раз говорил «ещё немного», и я ждала, какаши. а что в итоге? - харуно выпрямляется в спине и отводит глаза в сторону - смотрит куда угодно, но только не на него.

контролировать ситуацию - просто. контролировать эмоции куда сложнее. и в последнем какаши явно во много раз превосходил сакуру. он запросто мог оставаться абсолютно хладнокровным в любой ситуации, даже сейчас; сакура же в подобные моменты полностью теряла над собой контроль, который в работе и на миссиях держала с такой лёгкостью. и всё он. одним взглядом, одним жестом, одним словом он мог вызвать в ней эту неожиданную бурю эмоций [начиная от злости и заканчивая дикой радостью], что никогда не стихала так быстро, как им обоим хотелось бы. в этом плане он имел над ней почти безграничную власть, но едва ли он знал как правильно ею пользоваться, пробуждая вулкан чаще всего по неосторожности.

- выходит, ты просто нашёл кого-то получше, либо я просто не нужна тебе также, как ты мне. и я даже не знаю, что хуже.

не для него, конечно. для неё. и если он в самом деле способен на подобное - сакура даже не разочаруется. она просто опустошиться.

Отредактировано Haruno Sakura (2018-09-13 01:13:26)

она ненавидела те моменты, когда он считал её ребёнком: сакура им давно уже не являлась [так ей казалось]. брови хмурятся, содрогаясь под напряжением, губы искажаются в болезненной усмешке, но глаза продолжают смотреть в деревянный стол, пропуская сквозь себя импульсы гнева_раздражения. в его понимании она, конечно же, всё ещё остаётся незрелой в этом отношении, и сакуру это выводит из себя.

всё ещё молчит, слушает, пытается уловить каждое слово сквозь застилающую пелену эмоций_мыслей, и даже продерживается больше минуты, не прерывая его голос своим — резким и возмущённым. так он, по крайней мере, звучит в голове. честно? это было даже неприятно.

сакура его слова дослушивает до конца. меняется в лице несколько раз, показывая то неопределённую отстранённость, то почти явную злость, но старательно себя сдерживает. не соглашается, конечно, но и не перечит. мысли в голове прокручивает, пережёвывает, пытается найти нужные слова, но в итоге находит это бесполезным. сакура сейчас чувствовала себя лишь звеном среди длинной цепи, без которой его привычный мир не рухнет — кажется, свою значимость в его жизни она явно переоценила.

— ауч, — ей сказать-то особо нечего, да и стоит ли? девичьи руки поднимаются, сжимаясь в кулаки, а она сама превращается в ровную натянутую струну — коснись не так и та порвётся. — и зачем тогда тебе такой ребёнок? — ничего не остаётся, кроме как отвернуться, что она и делает. волосы неприятно бьют по лицу концами, и сакура хмурится сильнее прежнего, играя скулами. она даже не ждёт, что он поймёт её чувства от этой фразы — слишком сложно для него, но разочарование неприятно бьёт под дых, выбивая воздух из лёгких, и где-то внутри сакуре кажется, будто она тонет.

— ты правда не понимаешь? — отвечает вопросом на вопрос, буквально перебивая его. не успевает продолжить, хотя ей есть о чём сказать, но она просто замолкает, слушая его слова — неоправданные и глупые.

казалось, он о саске думал больше, чем сакура, и это было странно. она об учихе даже не вспоминала — тот канул в лету в ту самую секунду, когда в жизнь сакуры неожиданным образом ворвался какаши. сам того не понимая, он спас её, будучи уверенным, что это она оказалась его спасением — в действительно всё было в точности на оборот. какаши в мир сакуры ворвался резко и стремительно, заполнил его собой целиком и полностью, сделал бескрайним и бесконечным, а она отдала ему всю себя без остатка на вечные времена. меньшее, что она могла и хотела сделать.

он говорил, что это она ему помогла // на самом деле всё было на оборот, а он этого даже не знал. смешно.

— мне никто не нужен так, как ты, — злость и беспомощность смешались в нечто единое, не оставляя шанса на проблеск даже тусклого лучика света. — и если тебя так волнует, что скажут люди... может и правда будет лучше, чтобы у тебя был кто-то другой.

чувство беспомощности сковывает мышцы, и сакура на ватных ногах подходит к кухонной тумбе, впиваясь в неё пальцами; локти дрожат, голова начинает кружиться, и ей едва удаётся сохранить равновесие и возможность стоять. даже если он изменил — не важно [не  т а к  важно]. больнее скорее было от того, что ему на её чувства было всё равно. он в который раз делал так, как сам считал нужным, её мнение_желания не ставя ни во что. сакура себе не раз говорила, что любит его, ему — никогда. просто боялась. думала, что он похожего к ней не чувствует, и сейчас как никогда считала себя в этом правой. он ей подобных слов не говорил потому, что вряд ли испытывал. она ему — потому что боялась напугать. а теперь вовсе думала, что ему это не нужно. она нужна. и правда. зачем ему такая, как сакура, если он вечно называет её ребёнком, дурой.

и кажется, она в самом деле такой была, раз всё ещё продолжала его любить.

— со мной тоже не легко, просто... — она зарывает глаза и глухо ударяется лбом о подвесной кухонный ящик, словно пытаясь в него вжаться. — я знаю, что всё не так просто, но когда ты сам отгораживаешься я ничего не могу сделать, даже если хочу. а может тебе это просто не надо. или не надо именно от меня. не знаю.

очередную волну дрожи и мурашек сакура уже не сдерживает — принимает как должное и обхватывает себя руками, чувствуя почти что опустошение, граничащее с желанием что-то сломать больше от безысходности, нежели от злости.