Я заслуживаю именно этого. Я заслуживаю именно этого. Я заслуживаю именно этого.

И более ничего.

Мысль репейником в разуме засела, побуждая без сопротивления принять удар.

Заслужила.

Точно ведь заслужила. На что еще смела рассчитывать она, выбирая людей, а не его? Слишком странен этот выбор. Слишком неестественен. С чего Ванде вообще выбирать людей? Зачем желать им блага? Почему вопрос выбора существовал для неё вовсе? Почему помимо мысли болючей, в разуме царит лишь туман и нет там смысла, нет причин и следствий, нет ничего? Кто заложил зерно это?

Была только боль. Говорят, она должна были в голове по воле уймы чуждых ей биологических процессов. Ложь. Болело всюду и везде, не прекращая. Разрывая на куски и сжимая до предела костей. Уничтожая и вынуждая смерть как избавления желать. Как милости. Как единственного возможного счастья.

Ванда помнила буйство алого пред глазами света, рокот светового меча и запах обданной огнем плоти. Ванда помнила, что физическая боль была жалка в сравнении с тем, что внутри она ощущала. Ванда помнила, как слова, подобно битому стеклу, глотку резали, наружу выходя, прежде чем он покончил со всем одним махом. Ванда помнила его глаза, которые будут душу терзать отныне и до конца дней.

Помнила, что это была её идея, её мольба, её желание лишь лучшего для неё. Но также знала, что истиной были лишь два последних пункта.

Кто вложил в голову её ту треклятую идею? Кто убедил, что жизнь вселенной половины собственного счастья важней? Кто стал лютым врагом, представляясь небезразличным другом? Это были они. Чертовы Мстители, лицемерная язва на коре земной. Что потеряли они? Что из потерянного не восстановимо? У них все будет хорошо. Они сумеют, они найдут способ, они достигнут наново всего, что утратили в героическом порыве. Они ведь Могучие Герои Земли, лучшие из лучших, глубокие раны обращающие в мотив для дальнейшей борьбы.  На деле же произвол творящие глупцы, незаслуженно силой наделенные, что возомнили себя судьей и мессией, за собой оставив единственно верное право решать.

Из-за них она потеряла брата. Они же приняли решение уничтожить страну, ради сохранности которой он пал. Из-за них она руками собственными убила друга. Слишком слабы они были, кидая вызов всем мирам и слишком самонадеянны в стратегии по спасению мира своего. Из-за них она смотрела на гибель единственного, кто у неё остался. Неужели они не догадывались, кто принесет жертву добровольно, возможность представься?

Из-за них она потеряла того, кто был дороже всего.

Ведь они решили, что правильно будет так. Что нужно так. Так поступать должны герои. Такова была их миссия, таковой была их цель. Так лучше будет для всех. Так будет лучше для него. Цена не значит ничего, да?

Она была слаба. Она внушаема была. Она веру утратила в то, что заслуживает право иметь что-то свое в мире этом. Она уверовала, что не заслуживает счастья. Она убедила себя в том, что бесполезна. Как удобно для них. Но это ведь ничего?

Она была готова на все, чтоб себя исправить. Она согласилась исправить весь мир, принеся в жертву себя. Но не ради их. Слышите, да?

Ради того, кто был достоин. Ради того, кто заслуживал достичь всех свершений в мире реальном. Ради того, чье счастье не должно было быть иллюзорным. Ради того, с кем быть она желала больше всего на свете. Ради него. Ни единой причиною больше.

И больше всего жалела она, что очнулась. Что не погибла, мечом рассеченная, ибо он убить был в праве. Ванда хотела быть мертвой. И больше никогда не открывать глаз. Не видеть этот треклятый мир, что вновь людей полон. Не слышать их голоса, не видеть их счастье. Не чувствовать ничего, ведь одно лишь прежним осталось. В месте, где грудь разрезана была, теперь тлела кровью запекшейся веющая гибелью дыра.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Она не сразу поняла, где очнулась. То был перекрёсток в Нью-Йорке, тех улиц, названия которых так и не успела запомнить она. Ванда лежала на пересечении, безжизненно к разгоряченному асфальту кожей припав. Этот жар ощущался правильно в местах, где одежда палящим оружием рассечена. Она не хотела вставать.

Но этого хотели все остальные. Помощи не предложил никто. Требование предъявил каждый. Сигналили. Кричали. Они могли радоваться возвращению почивших, но предпочитали негодовать из-за возникшей пробки. Они могли радоваться победе их героев, но предпочитали выражать негодование из-за их проступков. Они... да черт возьми! Они могли хотеть всего чего им угодно! Но им не следовало трогать Алую Ведьму в скорби её.

Подоспевший коп решился коснуться Максимофф и в этом была его фатальная ошибка. Ванда откинула руку его и голову подняла, глядя предельно зло и глаза её алым мерцали. Дабы стереть живое существо с лица земли, Таносу щелкнуть пальцами понадобилось. Ведьме хватило и взгляда. Окутанный колдовским зарядом, столь же губительно алым, мужчина исчез, как будто никогда и не существовал. Это не осталось незамеченным. Хорошо. Очень хорошо.

На миг все стихло. А после Ванда закричала, пронзительно и запредельно больно. Над дорогой едва поднимаясь, руками себя сквозь дыры в одежде обнимая, на самом деле желая вспороть кожу ногтями, а не найти покой. Она качалась, лицом к земле припадая, отчего слезы, что лились сплошным ручьем, с дорожной пылью сразу мешались. Все, что происходило вне её ослепленного утратой разума, её лишь раздражало. Становилось несносным шумом, сродни трению металла о стекло, что непосредственно оголенных нервов касалось. Она задыхалась, не способная сделать вдох из-за стремительно усиливающих рыданий, отчего не находила более сил лицо от земли унять, пачкая его в месиве из слез и городской грязи. Пусть так, красивей уже не будет. Кому вообще нужно её лицо? Когда нежданно воздух в легкие ворвался, она закричала вновь и вопль сей был неразборчив, неопределенен, но отчаян и устрашающ. Ведь движимая паникой толпа расступалась, пуская вооруженных людей впереди себя. Так кричит разъяренный раненный зверь, для которого выбора больше не осталось. И уже нашелся палач на зверя того.

- Чтоб вы все пропали, - шепчет она проклятье на родном языке, ощущая в себе ненависть к каждому отдельно и всем разом. Пытается произнести то же самое громче, но голос срывается, кислорода не хватает и Ванда лишь злостно бьет ладонью асфальт. Потом упирается подле рукою второй, отталкивается, сесть себя заставляя. Чтоб видеть их. Каждого и всех. Дабы в глазах её, алых от ярости, красных от слез, они всю полноту презрения к себе прочитали. Презрения к тому, что половина из них жива, а вторая была спасена нею. - ЧТОБ ВЫ ВСЕ ПРОПАЛИ! - заменяя английскими слова, все же кричит она. И повинуется её реальность. Как и должна.

Алый заряд огромной мощи из тела вырывается, окутывая все вокруг. Он не останавливается на улицах, он окутывает дома, он пробирается дальше, стремясь охватить все, что в поле зрения Ведьмы попало. А потом смыкается, словно вокруг горла петля, все, что было живо, поглощая. И воцаряется тишина. Ибо они все пропали. Как и было загадано.

Проходит минута, вторая. Ванда дышит жадно, но все еще видит плохо, ибо взгляд солью размыт. Она поднимается, тяжело и устало, ноги дрожат, но она стоит. Её казалось, искренне казалось, что теперь станет легче. Не стало. А значит, они должны куда больше заплатить. И заплатят.

Заряд вспыхивает вновь, в противоположную сторону направляясь, впитываясь в неё сполна, на ходу людей извергая. Каждый вернулся, все, до единого, были восстановлены в мельчайшей детали. Ванда меняется в лице, крик, полный злости к глотке подступает и сдержать его нет никаких сил.

- Вот как это ощущается, когда умираешь, жалкие вы твари! Понимаете, каково мне было?! Понимаете, через что прошла?! Не единожды! Множество раз! Вы не стоите этого! Не стоите ничего! Я жалею, что боролась за вас!

Она близка к тому, чтоб упасть, снова к земле припадая, но лишь небрежно глаза рукавом утирает и смотрит пытливо, жадно, выхватывая каждое искаженное страхом лицо. Впервые в жизни, она удовольствие при взгляде этом испытывает. Впервые в жизни, она хочет еще. Но есть иное желание, что все сильнее подступает. И противиться ему Ванда не видит резона. Нет видит смысла и видеть не хочет. Совсем.

У вооруженного отряда полиции было впереди в достатке, чтоб прийти в себя и перегруппироваться. Они получили подтверждение угрозе и наступали, выкрикивая предупреждения жалкие. Будто они были той силой, что неминуемое предзнаменует. Ведьма стиснула зубы до боли и в следующий миг сорвалась на дикий смех, боль свою так вымещая, ведь слезы приелись совсем, облегчения не принося. Её магия, багровая сила, что продолжала сочиться не уставая, вздымалась вокруг, словно свободна в воле была. Единого резкого движения хватило, дабы поток этот взмыл ввысь, ударной волной на машины вокруг обрушаясь, во имя царствия хаоса их подрывая. Ведьма должна сгинуть в огне, разве нет?!

Они открыли огонь. Наконец-то они стреляли! И пули их летели мимо, но в энной степени оказались точны. Их смертоносный заряд плоть разрывает, а Ванда того лишь и нужно. Она хочет смерти. Она облегченно кричит. Смерти она всем яством желает и делает все, дабы её обрести. Дух Ведьмы перехватывает от боли палящей, но она ничто, в сравнении с той, что испытана намедни была. Но, опуская взгляд вниз, на тело свое, в надежде увидеть смертельные раны, находит лишь назидающие шрамы она. Свежие шрамы на месте смертельных пуль, которые переписанная непроизвольно реальность отвергает. Открытие бьет в спину коварно и Ванда вновь падает на колени, обхваченная безнадегой воплоти. Она хочет умереть. Но собственный дар не позволяет себя убить. А может судьба еще более жестокой быть?

Вооруженные люди внимание Максимофф утрачивают. Они бесполезны, на них совсем плевать. Они не помогут. Но есть еще иной вариант. Она поднимает взгляд к небу и скользит по нему плавно, глазами дом у дороги встречая. Поднимает в его сторону руку и тянется отчаянно кончиками пальцев, из последних сил. Колдовской заряд плывет медленно, но верно, опоры здания окутывая. Дабы следом испепелить, подорвать, изъять - что угодно, лишь бы строение упало. Ванда силится, напрягается до предела, до последней капли силу из себя вырывая, дабы услышать вожделенный рокот засилья бетона и кирпича. Дыхание перехватывает вездесущего дыма, автомобили горят, покрышки дымятся, воздух из легких вытесняя практически сполна. Но так будет верней. Так сгинет в округе всё и нет в ней ни капли жалости. И не мечтайте. Она хочет, чтоб было наверняка. И улыбается тени, растущей стремительно, даже жар огня перекрывая. Ведьма уничтожит себя сполна.

Так будет правильно. Так она получит то, что заслужила. Так она будет счастлива. Хотя бы раз в жизни. В последний.