В зеркале заднего вида синева подступающих туч мешается с розоватым оттенком заката. Подступающие сумерки окрашивают небосклон в неестественно яркие оттенки, которые не успеваешь заметить, пока под колесами стелется темнеющее полотно дороги. И эту мешанину цветов Аомине замечает лишь в тот момент, когда у очередного светофора, моргающего насыщенно-красным, поднимает взгляд от приборной панели и ярко-желтой разметки, расчертившей асфальт, и недолго всматривается в рваные контуры облаков, пытаясь оценить, сколько времени у него осталось. Сделать это непросто даже по положению спрятавшегося за острые силуэты высоток солнца, но он всё же не изменяет старой привычке и до сих пор игнорирует необходимость часов. В его жизни время не играет роли: живёт по-наитию, и плевать, что можно куда-то опоздать — те, кто его знают, поймут, даже если он задержится на непозволительно долгий срок, а те, кто с ним не знаком, могут попытаться огрызнуться, но только встретят безразличный взгляд тёмно-синих глаз.
Но сейчас он не опаздывал. Даже выехал раньше, до того, как Сацуки стала настойчиво обрывать телефон непрекращающимися звонками с интервалом в пару минут, а ему не нужно было даже принимать входящий сигнал, чтобы узнать, что она скажет. Точнее, спросит — как всегда, своим громким и раздражающе-звонким голосом, от которого динамик старенького телефона-раскладушки захрипит, угрожая скончаться в сию же секунду, и прозвучит это как в каком-то гребанном фильме ужасов, где в главной роли щупленький паренек, сбегающий от своей школьной подружки, одержимой всеми демонами разом. Окончание таких фильмов обычно зависит от рейтинга, но в случае с подругой детства Ао предпочел бы быструю смерть.

Мотор байка нетерпеливо взрыкивает, когда сигнал светофора переключается на зелёный. Эту вибрацию Дайки чувствует своими бёдрами, слышит размеренный рокот железного зверя и с трудом старается не гнать, лавируя между встречными автомобилями, слишком медленными и неповоротливыми для этого дерьма. Дорога сравнима с баскетбольной площадкой, но правил здесь больше — не разогнаться, не оставить всех этих вялых мудаков в кожаных салонах далеко позади, не показать средний палец камерам контроля, даже когда знаешь, что на этом снимке получился бы намного лучше, чем на всех этих общих фото из школьного альбома, только вместо пожеланий от бывших одноклассников к нему прилагался бы штраф на круглую сумму.

Аэропорт Токио уже виднеется вдалеке. Сияет как рождественская елка, то выпуская на волю красные мигающие огоньки взмывающих ввысь самолетов, то вбирая их в облако бледно-жёлтого света. Аомине даже не задумывается о том, есть ли среди них тот самый, в котором нетерпеливо прижимается к иллюминатору взбудораженный возвращением в Японию блондин, ведь уверен, что Кисе приземлится не раньше, чем через полчаса. Поэтому парень даже не думает торопиться: спокойно паркуется поближе ко входу, протиснувшись между шумными таксистами на их потрепанных авто; ослабляет ремешок иссиня-черного шлема с незамысловатым принтом, снимая его и пристраивая на изгиб руля, а затем ставит мотоцикл на подножку, ощущая, как тот оседает на прохладный асфальт разгоряченным зверем, жарко выдыхает, прежде чем неохотно заглохнуть. Теперь дело осталось за малым — выудить из кармана куртки вновь вибрирующий телефон и скинуть светловолосому сообщение о том, в какую сторону двигать. И надеяться на то, что моделька не приволочет с собой пару-тройку баулов со шмотьем из Америки, иначе хера с два они сдвинутся с места — байк в роли извозчика будет вести себя охренительно строптиво.
А еще надеяться на то, что Кисе заметит его в полутьме на этой забитой под завязку парковке, как замечал всегда и везде с тех самых пор, как они впервые оказались вместе на баскетбольной площадке. Как заставил заметить и самого себя в противостоянии их школ. А потом задержать взгляд надолго, там, в схватке с самоуверенными мудаками, в конец потерявшими берега... В их последней игре. Аомине не признает себе этого, но не может изгнать мысль, которая размеренно подтачивает его непроницаемое спокойствие уже несколько... часов? Дней? Хер знает, когда это началось, но каждый раз, когда эта дрянь всплывала на краешке сознания, Дайки хотелось материться сквозь зубы. Что, если блондин за всё это время изменился? Заматерел, утратил свой запал, растерял ту энергию, которая в нём обычно через край плескалась? Что если он уже и не вспомнит, как перед отъездом их общение перевалило далеко за пределы подходящего под определение "сокомандники" и вышло на какой-то новый уровень, куда дальше и глубже, чем даже в Тейко? Аомине знал, что Кисе поглощен учебой, работой, съемками, встречами, наверняка дорвался да пары-тройки преданных фанаток — да сколько можно тянуть и не пользоваться моментом? — а такая насыщенная жизнь обычно бьет под дых, бизнес плотоядно поглощает эмоции, кормится ими, превращая даже самого жизнерадостного человека в измотанную пародию на себя самого. Общались ни нечасто. В основном переписывались. И Аомине уже давно не верил эмоджи, которые Кисе пихал в сообщения в таком количестве, что их объем даже превышал количество осмысленного текста. Наверняка просто привычка. Ну или какой-то гнилой пессимизм, который парню уже пора было к херам выкинуть из своей неподготовленной к пространным размышлениям башки. Она итак гудит, сволочь!.. А, нет, показалось. Снова надрывается в эпилептическом припадке жалобно скрипнувший в ладони телефон.
— Я не сплю, — произносит от на опережение, прежде чем Сацуки врубит режим сирены, хоть интонацию Ао не получилось бы назвать бодрой даже под дулом пистолета, нежно ткнувшегося в висок и щёлкнувшего предохранителем у самого уха. — У меня ещё полчаса, и я не потащу сумку с твоим бэнто через пункт досмотра — закроют за подозрение в терроризме.
В верещание по ту сторону брюнет уже не особо вслушивается. Он даже убирает телефон подальше от уха, чтобы не оглохнуть. Именно поэтому улавливает только окончание неприлично длинного монолога подруги, которое стирает и без того еле заметную усмешку с его губ.
— ... полчаса назад!
Время для неловкого молчания. Настолько, мать его, неловкого, что микрофон начинает настраиваться на шум ветра, причём с обеих сторон, и задорно потрескивать в динамик собеседника. Но длится эта кататоническая тишина недолго. Потому что Аомине резко сбрасывает, успевая сказать только выразительное, эмоционально наполненное и ничуть не приглушённое:
— Блять.

Зато на телефон уже покинувшего салон самолета парня приходит единственное сообщение:
" На месте. Напротив главного входа. Жду. "