Тевинтер никогда не считался страной спокойной и безопасной, но за последние два года обстановка в Империи накалилась до предела. Магистериум делился на фракции, о доверии друг другу не шло речи и раньше, но сейчас каждый ждал ножа в спину, ожесточенные стычки с кунари вызывали панику, которая неизбежно порождала бунты. Тевинтер был просто не готов к войне, его некому было вести, но он все равно в нее ввязывался, потому что не умел, да и не мог уже иначе.
Как будто внешних конфликтов было недостаточно, все большую силу набирали и внутренние. Империю раздирало на куски, и мысль, что она в конце концов не выдержит, посещала Дориана все чаще. И, конечно же, по старой доброй привычке вместо того, чтобы благоразумно отойти в сторону, он ввязывался в самую гущу событий. Павус утешал себя тем, что он этим заразился у Лавеллана – чем демоны не шутят.
Проблема была в том, что Тевинтер был на грани гражданской войны, и Дориан совсем не был уверен, что выбрал сторону победителей.

Сперва все шло настолько гладко, что сразу можно было заподозрить неладное. Пускай место в Магистериуме досталось Дориану весьма мрачным способом – смерть отца, каким бы ублюдком он ни был, нисколько Павуса не обрадовала, - поначалу казалось, будто Создатель благосклонно ему улыбался. В его жизни появилась магистр Тилани – прекрасная Мэйварис, которую в тевинтерском обществе в равной степени боялись и уважали. Дориан придерживался той же тактики, становиться ее врагом означало подписать себе смертный приговор, поэтому Павус быстро сделал решение затесаться в ее союзники. Это оказалось на руку, когда они вместе взялись за создание ордена люцернов.

Идея реформирования Тевинтера не пришлась по душе никому, кроме ее зачинщиков. Магистериум, живущий по одним и тем же законам уже не одно столетие, так привык к стабильному распорядку жизни в Империи, что любые намеки на перемены казались ему предательством и изменой. Измена в Тевинтере каралась безапелляционно – смертью. Впрочем, и дом Тилани, и дом Павус пользовались в Магистериуме слишком большим влиянием, чтобы их глав могли обвинить в предательстве открыто. Зато втайне это делать не стеснялись.
За прошедшие два года на жизнь Дориана покушались семь раз, дважды это были Антиванские Вороны – один раз их удалось перекупить, во второй раз они оказались не слишком удачливы. Жив был Павус только благодаря необыкновенной везучести и дикой параноидальности. Жить в Тевинтере становилось не просто сложно, а невыносимо. Каждое утро просыпаться и радоваться, что ночью тебя не прирезали во сне, было сомнительным удовольствием, и больше всего хотелось отдохнуть. Уехать туда, где безопасно, где не нужно с подозрением приглядываться к теням или несколько раз перепроверять содержимое своего кубка на предмет наличия в нем яда. Туда, где были люди, которым можно довериться. Туда, где был дом.

Осознав, что Тевинтер – и уж тем более семейный особняк – таковым быть для него перестал, Дориан всерьез задумался на тему того, где же он – дом – сейчас. Мыслями он невольно возвращался к Скайхолду, и пускай в древней крепости уже все было по-другому теперь, когда Инквизиции официально не существовало, за довольно длительный срок она успела занять в сердце Павуса особое место. А, может быть, дело было просто в ее обитателях или одном конкретном обитателе.

Лавеллана не хватало рядом. Объявляя о том, что ему нужно вернуться в Тевинтер, Дориан был уверен, что справится. В конце концов, они не расставались навсегда, обещали друг другу видеться, имели возможность общаться в любой момент. Дориан никогда не считал себя излишне сентиментальным, и хотя в своих чувствах к Валару он не сомневался, он бы никогда не подумал, что будет так сильно и так отчаянно скучать. Казалось, будто стоит только Лавеллану появиться, и все проблемы решатся сами собой.

Сперва отвлекать его собственной слабостью казалось нелепым, но просьба приехать озвучилась как-то сама собой. И услышав отказ, Дориан вообще пожалел, что заговорил. В конце концов, на плечах Лавеллана тоже было немало ответственности, и отвлекать его от важных дел было бы расточительством. А потом, когда Валар неожиданно передумал, нахлынуло облегчение, как будто он уже оказался рядом. Дориан пообещал себе, что не будет считать минуты до его приезда и свое обещание, конечно же, нарушил.

Он встречает его на мосту, что отделял центральную часть Минратоса от района, где расположились поместья магистров. Здесь обычно бывало тихо и спокойно, особенно днем, поэтому можно было временно не опасаться неожиданных неприятелей. От вида знакомой фигуры Лавеллана внутри что-то болезненно и сладко сжимается, и Дориан с готовностью подается вперед, прикасаясь поцелуем к его губам.
- И это ты мне говоришь? – с улыбкой отзывается он, отстраняясь. – Мы же в Тевинтере, аматус, тут нельзя шагу ступить и не вляпаться в какие-нибудь неприятности.
Взяв ладонь Валара в свою, Дориан кивает в сторону улочек Верхнего Минратоса и произносит:
- Идем, время не терпит. Нужно убраться из города до вечера.

По пути он очень кратко, сжато и без особых подробностей, чтобы не быть услышанными, рассказывает Лавеллану, насколько дерьмовая сложилась ситуация в Империи в целом и у самого Павуса лично. Его репутация за последние годы и так изрядно испортилась, а тут еще на горизонте объявились старые неприятели отца, которые, судя по всему, и были повинны в его смерти – Дориан наивно решил, что перебил их всех, но жизнь любила преподносить сюрпризы. Немногочисленные связные докладывали об оживившихся венатори, невесть еще что пытавшихся добиться после краха Корифея.
- Боюсь, в Минратосе нам не безопасно. Нигде в Тевинтере, если честно, но в столице – особенно, - произносит Дориан, когда они, наконец, попадают в особняк дома Павус и за их спинами закрывается дверь. Даже стены родного дома не гарантировали защиты, но здесь хотя бы можно было говорить без утаек. – Мы с Мэйварис договорились встретиться в Каринусе, дотуда пара дней пути. Если выдвинемся вечером, к концу недели прибудем на место.

Дориан был человеком максимально прямым и искренним – насколько таковым вообще мог быть выходец Тевинтера. Он не любил врать, особенно тем, кто был ему близок – и уж тем более, не любил врать Лавеллану. Раньше, пару лет назад, ложь во благо казалась ему сказкой, отговоркой слабых – тех, кто не мог выдержать правду с достоинством. Сейчас, может быть, возраст давал о себе знать, но сказать Валару всю правду Дориана бы не заставили и на плахе.
Потому что поддержка Инквизитора – бывшего Инквизитора? – стоила многого, но цена была слишком высока. Вплетать и без того нажившую себе не слишком благостную репутацию организацию в дела Империи означало бы окончательно ее очернить, особенно в глазах Церкви. Даже если во главе пресловутой Церкви стояла Верховная жрица Виктория, по воле случая приходившаяся Лавеллану близкой подругой и союзницей. Какой бы могущественной ни была Лелиана, она была не всесильна. Она была лицом Церкви, но не могла – и не должна была – отвечать за каждого верующего.
Поэтому Дориан молчал. Не потому что сомневался, что Валар придет на помощь. Как раз потому что был свято уверен: придет.

И, скрепя сердце, Павус был готов признать, что не последнюю роль играла гордость. Слухи в Магистериуме расползались, как чума, и злые языки за его спиной уже неоднократно окрестили его сотней не самых благопристойных прозвищ, из которых «любовник Инквизитора» было единственным цензурным. Роли Лавеллана в своей жизни Дориан не преуменьшал, но войти в историю как человек, который добился всего только благодаря тому, что спал с влиятельной персоной, ему не хотелось.

Поэтому первым делом в ответ на реплику Лавеллана хотелось злобно ощериться, закрыться за сотней засовов и обороняться. С трудом Дориану удалось подавить это тщедушное желание, благодаря тому, что Валар – живой, настоящий, невредимый, - стоял перед ним, только руку протяни.
Соблазн согласиться был велик: уехать из осточертевшего Тевинтера, оставив все на произвол судьбы, дать себе время для отдыха казалось таким заманчивым, что Дориан уже почти произнес заветное «да», но в последний момент успел себя одернуть. Герои, как говорится, легких путей не ищут, а после полутора лет в рядах Инквизиции Павус нескромно причислял себя к их рядам. В конце концов, чтобы идти воевать с Корифеем, нужно быть действительно либо полным идиотом, либо героем.

- Я не могу, аматус, - устало отозвался Дориан, приближаясь к Лавеллану. – Ты же знаешь, что не могу.
Но просто сказать «нет» казалось неправильным – в конце концов, Валар бросил все и приехал в Империю по первому зову. Все, что мог дать ему Павус на данном этапе в ответ, это хоть немного благодарности. И иллюзию безопасности.
- Но все не так плохо, как кажется, мы можем подождать до утра, - стараясь звучать убедительно, произнес Дориан. Приблизился, сперва аккуратно положил ладонь на плечо Валара, а затем, теряя терпение, притянул к себе в объятия. – Ты, наверняка, устал с дороги и голоден. Я прикажу слугам что-нибудь приготовить.
И, отстранившись, с улыбкой добавил:
- Обычным слугам, не рабам. Они получают вполне приличное жалование, а Катарина так вообще ни во что меня не ставит, вот увидишь.

Расторопности пресловутым слугам было не занимать. Катарина – уже немолодая антиванка, - была тут за главную, хотя официально на этот важный пост ее никто не назначал. Остальная прислуга от ее воплей носилась по всему особняку на потрясающих воображение скоростях, даром, что ее антиванский тут с грехом пополам понимал только Дориан. Понимать там было особо и нечего – лексикон Катарины составляли, по большей части, не слишком лицеприятные ругательства. В адрес Дориана в том числе, если он в очередной раз забывал поужинать.

Примерно такого же отношения – суровой матери, держащей детей в ежовых рукавицах, - Дориан ожидал и к Валару, но что-то в Инквизиторе взыграло к нежным чувствам Катарины, и Лавеллана она обхаживала, как дорогого гостя (он им, конечно, и являлся, но раньше это не заставляло ее лезть из кожи вон, чтобы угодить даже самым изощренным визитерам).
Словом, едва только Валар появился в поле видимости Катарины, его тут же уволокли в хозяйскую спальню и чуть ли не силой затолкали в набранную ванну. Дориан только посмеивался издалека, опасаясь подходить ближе, чтобы не попасть Катарине под руку. Она, впрочем, была так любезна, что согласилась принести ужин в спальню, а на поспешное «спасибо» только погрозила пальцем.
- Дай мальчику отдохнуть сегодня, Дориан, - укоризненно произнесла она, делая вид, что поправляет постель. – А то знаю я тебя.
Павус не стал упоминать, что тому мальчику уже тридцать, а еще что от самого Дориана тут совершенно ничего не зависело, и если мальчику будет угодно всю ночь предаваться любовным утехам, то возражения тут не принимались. Но посвящать в это Катарину было почти что кощунством, поэтому Дориан только с усмешкой кивнул.
Как только она скрылась за дверью, он обогнул цветастую ширму, за которой была спрятана приличных размеров ванна, присел у ее края и опустил ладонь в горячую пенную воду, сжимая пальцы на колене Лавеллана.
- Совсем забыл сказать, - произнес он с улыбкой, - добро пожаловать в Тевинтер.