Идея разделиться была плохой, это Дориан понял сразу же. Не то чтобы его так уж прельщала компания Кассандры (с ней походы становились скучноваты) или Варрика (он был компаньоном получше Искательницы, но рядом с последней старательно сдерживался от травления анекдотов к расстройству Дориана), но стоило признать, что они оба делали походы по потенциально опасным регионам несколько легче. Не совсем по-джентльменски трем мужчинам было прятаться за спиной одной женщины, но Кассандра попытку заступиться за нее наверняка бы не оценила, поэтому совесть Дориана оставалась чиста.

Без ее молчаливого присутствия, сопровождаемого звоном доспеха, и без веселого насвистывания Варрика становилось не по себе. Дориан утешался только мыслью, что они с Лавелланом в кои-то веки остались наедине, пускай и не в самой благоприятной обстановке.
Покосившись, Павус окинул беглым взглядом вышагивающего рядом Инквизитора. Полгода назад он и представить себе не мог, что будет ходить под чужим командованием, тем более – эльфа, тем более – работающего на религиозную организацию. Религиозность в ней, правда, была весьма символическая, это ж надо было додуматься назвать долийца Вестником Андрасте, но от этого ситуация становилась еще более нелепой. Еще больше Дориана удивляло, как Валар умудрился на это согласиться.
Впрочем, с самой их первой встречи Лавеллан не переставал его удивлять. Собственное им увлечение для Дориана не оказалось сюрпризом – в конце концов, он уже давно знал, чего (а главное, кого) хочет в жизни, и молодые симпатичные эльфы очень удачно вписывались в эту категорию. Это как раз не было новостью, Лавеллан был хорош собой, и Дориан был не единственным в Инквизиции, кто провожал его томными взглядами.
Удивляло как раз другое. Обычно Павусу было откровенно плевать, какими другими качествами, кроме внешних, обладают его пассии. Идеальным раскладом было, если они вообще не открывали рот или открывали его исключительно для дела. Для хорошего секса, по мнению Дориана, разговоры были не нужны. В этом-то и заключалась проблема: Валар оказался отличным собеседником, с легкостью компенсируя пробелы в знании мира за пределами родного клана энтузиазмом и любознательностью. Дориан охотно рассказывал о Тевинтере – хотя бы потому что рядом, наконец, был собеседник, не представляющий себе при малейшем упоминании Империи толпу магов крови и их подручных рабов. Дориан, к своему удивлению, с еще большей охотой слушал о жизни долийцев, и сам себя спрашивал – откуда, демоны его забери, взялся Лавеллан и чем Тедас его заслужил?

Дориан, впрочем, знал, что стоит на кону. Знал себе цену – она была унизительно низка по сравнению с тем, какую роль играл Лавеллан в общей мировой картине. В конце концов, Кассандра бы не одобрила, а одобрение Кассандры почему-то Дориану было важно (возможно, потому что жизнь ему еще была дорога). Поэтому Павус предпочитал по большей части стоять в стороне, лишь изредка позволяя себе фривольные ремарки, которые с легкостью можно было бы списать на его обычное поведение. Невинный флирт Дориан позволял себе практически со всеми, начиная от Быка и заканчивая краснеющим до корней волос Калленом, поэтому подвох было практически не распознать.
Наедине, впрочем, было легко позволить себе представить, что во всем есть какой-то смысл. Пускай и не слишком глубокий – Дориану хватило бы весьма поверхностного внимания Лавеллана, если бы оно было уделено, в кои-то веки, именно ему, а не делам мировой важности. Тедас сам себя, конечно, не спасет, но и терпению Дориана были пределы.

Тропа, которой они вполне себе уверенно шли между невысоких заснеженных холмов, вывела к замерзшей реке. Дориан ступил на заледеневшую поверхность, покрутил головой и с нездоровой веселостью объявил:
- Не хочу тебя разочаровывать, Инквизитор, но мы заблудились, на этот раз точно. Ходим кругами, я вот эту статую раз четвертый вижу точно.
Статуи, справедливости ради, были почти одинаковыми, особым разнообразием древние эльфы в своих постройках не отличались, а если и были какие-то отличия, их уже давно занесло снегом. Снега в Эмприз-дю-Лионе вообще было непозволительно много. Дориан, непривыкший к южным холодам, безуспешно кутался в тонкий плащ, небрежно накинутый поверх мантии и едва спасавший от холода.
- Будут какие-то предложения? – поинтересовался он, разминая плечи, затекшие от тяжести посоха за спиной. – Можно было бы осесть лагерем и дождаться, пока Искательница сама нас найдет, а она найдет – не нас, так тебя точно, даже если для этого ей придется перерыть весь Орлей. Но, боюсь, пока это случится, мы превратимся в две ледышки. Я, конечно, хорош в любом виде, но нынешний мне нравится все-таки больше.
Дориан поежился, подул на собственные окоченевшие пальцы и принялся молиться Создателю, чтобы у Лавеллана был хоть какой-то план по их спасению. А если не было плана, то он хотя бы придумал, как выгодно сымпровизировать.

В собственном достоинстве хорошего собеседника Дориан ни капли не сомневался, но потенциальная компания красных храмовников его совершенно не прельщала.
- У вас извращенный вкус, ваше сиятельство, - с ухмылкой отозвался Павус. – Два мага и толпа храмовников? Кажется, одна из не слишком приличных книг Варрика так начиналась.

Впрочем, мысль действительно была здравой - идти дальше, пытаясь безуспешно бороться с набирающей силой метелью, было затеей откровенно глупой. К окоченевшим пальцам на руках постепенно присоединялись и остальные части тела, ноги Дориан уже почти не чувствовал и подозревал, что дальше будет только хуже. Перспектива бесславно погибнуть в Орлее казалась не слишком радужной: если бы у тевинтерцев было чувство юмора, они бы посмеялись.
- Вышка, хорошо, - кивнул Павус, встряхиваясь. – Даже если занята, придется ее жильцов попросить потесниться. Сперва вежливо, а там как пойдет.

Решив не медлить, Дориан направился вдоль берега по замерзшей реке, стараясь ступать осторожно по скользкому льду, но уже через пару шагов его остановил Лавеллан. Удивленно вскинув брови, Павус принял из его рук колбу с зельем и опасливо покосился на содержимое – не столько подозревая Инквизитора в умышленном членовредительстве, сколько по старой привычке. Вопросы в духе «что», «откуда» и «зачем» крутились на языке, но в кои-то веки Дориан решил оставить их при себе. Откупорив колбу, он глотнул настоя, после чего протянул оставшуюся половину Лавеллану.
- Тебе тоже не помешает. Боюсь, статус главы Инквизиции греет только морально, но никак не физически.

Дальнейший путь показался быстрым, но одновременно бесконечно долгим. Метель набирала силу, с остервенелой злостью забираясь под полы мантии и продирая холодом вдоль спины. Видимость становилась все хуже, а в поднявшемся шуме от ветра говорить, даже вышагивая рядом, было проблематично, поэтому Дориан молчал, сберегая силы. Плюс был один – вряд ли в такую погоду даже красным храмовникам захочется искать поживы, а если и захочется, найти ее в такой буре было бы нелегко.

Пресловутая вышка стала видна, когда они в нее уже почти уткнулись. Дориан поднял голову, оглядывая каменную постройку с неверием и подозрительностью. Башня была, в общем-то, ничем не примечательной, обыкновенный сторожевой пост. Узкие бойницы не горели, что могло свидетельствовать либо об отсутствии внутри людей, либо о том, что они были слишком осторожны. Риск вероятной возможности второго варианта Дориану совершенно не нравился, и в любой другой ситуации он бы решил пройти мимо, но сейчас это было бы равносильно самоубийству: если бы их не сгубила погода, они бы в непроглядной метели заплутали еще больше. Поэтому, кивнув Инквизитору, Павус направился к башне.

Как только за ними закрылась тяжелая деревянная дверь, шум бури слегка поутих, остался приглушенным. Стало незначительно теплее, когда снег больше не забивался в капюшон плаща и под рукава мантии, но Дориан понимал, что тепло это обманчивое – сидя на месте, вероятность согреться была мала. Развеяв темноту башни небольшим магическим светлячком, он указал на тянущуюся вдоль стены витую лестницу.
- Лучше будет подняться наверх и засесть на втором или третьем этаже, это даст нам хоть какое-то преимущество, реши кто-нибудь вломиться.
И поскольку параноидальность в Тевинтере была залогом выживания, у входной двери Павус оставил ледяную руну. Не шибко надежная защита, но пару спасительных минут может дать.

К удивлению Дориана, не ждущего от судьбы никаких подарков, третий этаж башни оказался вполне пригоден для короткого постоя. Здесь был камин, рядом – охапка сухих дров и хвороста, а в углу расположились кем-то брошенные прохудившиеся лежаки. Мысленно прикинув их шансы на выживание, Дориан пришел к выводу, что пока что замерзнуть от холода было более весомой угрозой, да и вряд ли дым от разожженного костра кто-то заметит в такой буре. А если и заметит, то пускай это будет Искательница.

Дрова в камине разгорелись буквально по щелчку пальцев, и Дориан с наслаждением протянул озябшие руки к огню, чувствуя, как медленно, но верно расползается по телу долгожданное тепло. С теплом, правда, пришло печальное осознание, что от снега все его обмундирование безнадежно промокло и теперь холодило неприятной влагой. Кажется, Кассандре при расставании Дориан не слишком предусмотрительно пообещал вернуть Инквизитора в целости и сохранности, а воспаление легких целости и сохранности явно не располагало.

Выпрямившись и прислонив посох к стене, Дориан принялся методично расстегивать на себе плащ.
- Раздевайся, - бросил он через плечо. Осознал, насколько двусмысленно это прозвучало, но вместо того, чтобы оправдаться, повернулся к Лавеллану и, понизив голос, добавил: - Времени у нас много.

Отредактировано Dorian Pavus (2018-08-10 09:47:41)

В том, чтобы мучить Инквизитора, было особенное удовольствие, в котором Дориан почти никогда себе не отказывал. Сперва было сложно понять, чем вызвана его реакция на особо смелые комментарии – не то врожденная скромность, не то, упаси Создатель, ответная симпатия. Поскольку в себе и своих силах Дориан сомневался редко, он все же надеялся на второе, и в последнее время находил этому все больше и больше подтверждений. Валар, в конце концов, не был ребенком, несмотря на юный внешний вид, и вполне мог держать удар даже в самых ожесточенных словесных перепалках. Поэтому заикания и румянец можно было смело списывать на взаимный интерес. В этом не было ничего удивительного, в конце концов, в зеркало себя Дориан видел каждый день.

Лавеллан не подвел и в этот раз – уставился ошарашенно, поспешно отвернулся, вызывая у Дориана кривую улыбку, и принялся стягивать с себя промокшую одежду. Павус без стеснения наблюдал, как оголяются бледные плечи, острые лопатки, спина с выступающими позвонками. В рыжем свете пламени четко выделились на коже застарелые шрамы. Чувство было странным, смешанным: с одной стороны, Лавеллан ему нравился в любом виде, от долгих походов и утомительных боев его тело окрепло, стало литым, как вышедший из-под руки мастера эльфийский лук. Шрамы были только доказательством того, через что пришлось пройти Инквизитору, в них Дориан не видел ничего ужасного или удивительного, и сам бы мог похвастаться парочкой.
С другой стороны, вместе с привычной волной жара, мурашками спустившейся от шеи к низу живота, пришло непривычное, незнакомое чувство. Дориан назвал бы его жалостью, если бы не знал, что Инквизитору она была совершенно не нужна, поэтому четких слов он не пытался подобрать, только подавил неожиданно появившееся желание прижать к себе – просто по-человечески, без какого-либо подтекста, - чтобы утешить.

Дориан отвернулся, стягивая с себя мантию, а затем принимаясь за вымокшую обувь. Расположив свои вещи поближе к огню для скорейшего просыхания, он переступил босыми ногами по каменному полу и поежился. Возможно, решение снимать с себя одежду было поспешным – башня еще толком не успела прогреться от камина, и в неплотно прикрытые бойницы задувал холодный зимний ветер.
От невеселых размышлений его отвлек голос Лавеллана, заставивший Дориана сперва удивленно вскинуть брови, а затем растянуть губы в многообещающей улыбке.
- Что я слышу, ваше сиятельство? – усмехнулся он, делая несколько неторопливых, осторожных шагов к Валару. – То есть мы остались наедине, почти без одежды, и теперь ты предлагаешь выпить?
Павус замер рядом с Лавелланом, глядя сверху вниз, чуть приподняв уголки губ. Ладони, все еще чуть прохладные, сами собой опустились на его плечи, почти невесомо огладили и спустились к запястьям.
- Еще чуть-чуть, и я решу, что ты пытаешься меня соблазнить, - почти шепотом произнес Дориан.

Стоять рядом было приятно – потому что разделявшее их расстояние было настолько мало, что ощущалось тепло чужого тела; потому что кожа под руками Дориана была гладкой, тонкой, скрывая под собой тугие мышцы; потому что оторваться было практически невозможно, но чем мог похвастаться Павус, так это своей выдержкой. Отстранившись, напоследок мазнув кончиками пальцев по ладоням Инквизитора, он направился к небрежно брошенной у камина походной сумке.
- Ты совершенно прав, мой друг, у меня всегда с собой что-нибудь есть, - бодро бросил он через плечо, доставая из своих запасов кожаную флягу. – Антиванский бренди. Вряд ли согреет, но точно поможет скоротать время.
Откупорив флягу, Дориан сделал пару глотков и не сдержался от гримасы – бренди был крепким, такой обычно стоило мешать с водой или настойками, но за неимением лучшего вполне сгодилось бы и так. Протянув флягу Валару, Павус на секунду отвел руку в сторону.
- Считаю своим долгом предупредить, что это пойло быстро сбивает с ног. Не то чтобы я пугаю, но кто знает, что может случиться.
И, подмигнув Лавеллану, Дориан подал ему бренди, а сам подтащил один из лежаков поближе к камину и уселся сверху, с наслаждением протягивая озябшие конечности к огню.

Попытавшись оценить сложившуюся ситуацию со стороны, Дориан пришел к выводу, что, похоже, с годами начал терять хватку. В одном его жизнь до нынешнего момента была проста: если ему что-то нравилось, он брал это, не задумываясь о том – можно ли и какие будут последствия. Рядом был красавец-эльф, который судя по его реакции и поведению был явно не против перевести их отношения в горизонтальную плоскость – или вертикальную, тут уж как кому нравится. Пару лет назад Дориан бы не стал сомневаться, не стал бы медлить, а позволил бы себе отлично провести время, чтобы через несколько дней забыть о случившемся инциденте. В какой момент все изменилось, он так и не понял.
Лавеллан прилег рядом, глядя из-под полуопущенных ресниц, краснея, но говоря уверенно, почти смело. Вопрос был риторическим – чего Дориан хотел, было понятно им обоим без слов, а вот почему Павус до сих пор ничего не предпринимал, оставалось загадкой. Самым логичным обоснованием было их положение, груз ответственности, титул Инквизитора на плечах Лавеллана – куда ему до каких-то мимолетных интрижек. К тому же, связи с тевинтерцем, которого в Скайхолде терпели, сцепив зубы, не добавили бы плюсов к репутации Валара. Какая-нибудь преподобная мать Жизель уже наверняка ставила свечку за спасение души Инквизитора, поддавшегося чарам мага крови.
Все это было хорошим оправданием, но именно им и казалось – оправданием. Дориан не умалял важности миссии Инквизиции ни на грамм, он бы не присоединился к ней, если бы не считал ее цель значительной. Но Павус прекрасно понимал, что и он сам, и Валар были достаточно взрослыми, здравомыслящими людьми, и приятное времяпровождение в компании друг друга не заставило бы их потерять голову. По крайней мере, в той степени, в какой это бы помешало их общему делу.
Но если это было оправданием, в чем тогда была причина?

Дориан сделал еще пару глотков бренди – для храбрости, хотя раньше он никогда не искал ее в алкоголе, - и усмехнулся, откладывая флягу в сторону.
- Чего я действительно хочу? – задумчиво повторил он.
А затем повернулся к Лавеллану, наклонился так, чтобы их лица оказались на одном уровне и пристально вгляделся, ища хотя бы намек на сомнение. Он пытался найти то, что помогло бы ему остановиться, сказало бы – не стоит, тебя не поймут и не примут. Пытался и не находил.
И именно в этот момент причина стала кристально ясна.
Если бы это была интрижка, ничего не значащая и мимолетная, Дориан бы поддался ей мгновенно. Он был человеком, ценившим свое удовольствие, и не стал бы тратить время на бесполезные душевные треволнения. Но что-то, возможно интуиция или уже немалый опыт, подсказывали, что на мимолетной интрижке все бы и закончилось. Когда-то давно это бы Дориана устроило, сейчас – оставляло во рту привкус горечи.

Он был готов сказать «нет», в первую очередь, самому себе. Отшутиться, свести все в ненавязчивый, ничего не значащий флирт, и продолжить как ни в чем ни бывало. Но Лавеллан был прямо перед ним, Дориан чувствовал на лице его дыхание, и оглядывая каждую, уже до боли знакомую черту, понимал, что сил отказаться у него не хватит. Хотя бы потому что стоило поддаться, пока такая возможность была, чем потом жалеть, что не воспользовался единственным шансом.

- Я хочу, - произнес Дориан, придвигаясь ближе и нависая сверху, тенью накрывая Лавеллана, - узнать тебя лучше, чем кто-либо другой. Разобрать по кускам, изучить каждую часть и собрать воедино.
Удерживая свой вес одной рукой, второй Дориан дотронулся до чужого обнаженного плеча, словно повторяя свои же действия, но в этот раз делая прикосновение ощутимым, скользя ладонью вдоль ключиц, груди, выступающих под кожей ребер. Он наклонился, поцелуем касаясь шеи Валара, приподнялся и едва ощутимо прикусил кончик острого уха. Ладонь Дориана остановилась на бедре Лавеллана, на границе оголенной кожи и ткани штанов, и пальцы ощутимо сжались от предвкушения и желания.
- Но только если ты хочешь того же, - едва слышно шепнул он, дыханием опаляя чувствительную шею. И не удержался от дразнящей усмешки. – И если хорошо попросишь.

То ли бренди так быстро возымело эффект, то ли от тепла чужого тела, то ли от всего вместе закружилась голова. Дориан привык сдерживаться, привык внимательно следить за тем, что он говорит, чтобы не сказать, не выдать лишнего. Привык держать при себе руки, не позволяя себе ничего серьезнее дружеского похлопывания по плечу. Сейчас же Лавеллан всем своим видом говорил, мол, вот он я – бери всего и не отпускай. Чувство вседозволенности опьяняло сильнее алкоголя, и Дориан боялся утонуть в нем, боялся потерять контроль, но противостоять Инквизитору, когда он был так настойчив и уверен, было практически невозможно, а когда дело касалось Валара, весь самоконтроль Павуса мгновенно улетучивался.

Дориан отвечает на поцелуй с самозабвением, которого давно уже за собой не наблюдал, на которое, как он считал последние годы, он уже был неспособен. Лавеллан целовался так, как сражался – с упоением и рвением, и от его тихих, едва различимых смешков внутри Дориана что-то болезненно и сладко надламывается. Прикосновения словно током пробегаются по всему телу, оставляя после себя легкое, едва заметное покалывание, будто лишнее напоминание о руках Лавеллана, без стеснения оставляющих собственнические метки. Не то чтобы Дориан ожидал от него пассивности и слепой покорности – в конце концов, это бы шло в разрез с тем, кем был Инквизитор и наверняка бы оказалось слишком скучным, - но он определенно не ожидал такого уверенного, беспринципного, почти наглого напора. С каждой секундой, каждым прикосновением и каждым поцелуем Дориан чувствует, как собственный самоконтроль ускользает сквозь пальцы. Едва различимые стоны эхом отдаются в голове, заставляя жмуриться от накатывающего, оглушающего желания взять целиком и без остатка.
Чужой шепот и горячие прикосновения туманят разум так, что Дориан уже с трудом соображает, что происходит и все пытается уцепиться за остатки рационализма, которых с каждой проходящей секундой становилось все меньше. Валар перехватывает его ладонь, ведет уверенно вдоль своего тела, развязно ухмыляется, паршивец, и становится таким невозможно притягательным, что уже не поймешь – Инквизитор это или демон желания. Дориан на мгновение замирает, чувствуя, как перехватывает дыхание, как непривычно дрожат руки – да что с ним такое, с каких пор пара поцелуев и соблазнительный шепот могут превратить его в невразумительного идиота?

Дориана встряхивает, прошивает острым желанием, и размытое, поплывшее сознание неожиданно становится кристально чистым. Валар под ним все еще самодовольно усмехается, но теперь эта усмешка заставляет кровь кипеть в венах и вспомнить одну важную вещь. Какой бы ни занимал пост Лавеллан, как бы ни лебезили перед великим и ужасным Инквизитором, здесь и сейчас он был полностью на милости Дориана. И, самое страшное, не отрицал этого, а открыто признавал. Дориан не мог позволить себе не оправдать такого доверия.

Одной ладонью он перехватывает руки Лавеллана, заводит над головой, прижимает оба запястья к каменному полу – не грубо, но ощутимо, чтобы отсечь любую иллюзию свободы. Поддаваясь желанию Валара, вторую руку Дориан опускает ниже, сжимает пальцы на ощутимо напрягшемся члене, мимолетно сожалея о препятствии в виде одежды. Губами коснувшись чужой шеи, Дориан поддается соблазну и чуть прикусывает тонкую кожу, предвкушая проступающие следы.
- В Тевинтере, - жарко произносит он, выцеловывая острые ключицы, - я бы поставил тебя на колени.
Удерживать Лавеллана в уязвимом, открытом состоянии соблазнительно, но еще больше соблазн коснуться каждого открытого участка кожи, и Дориан неохотно отпускает его руки, вместо этого с наслаждением проходясь ладонями по его бокам и поддевая пальцами кромку штанов.
- Но мы не в Тевинтере, - заканчивает Павус, прокладывая поцелуями дорожку от груди вдоль по напряженным мышцам живота, с наслаждением прикасаясь губами к выступающей острой бедренной косточке и, чтобы дать себе больше простора, стягивая с Валара последние остатки одежды.

Оперевшись на локти, Дориан приподнимается чуть выше, поддается соблазну и наклоняется, чтобы губами пройтись от шеи к острому кончику уха. Пальцами оглаживает чужой пресс, чуть царапая короткими ногтями, и наконец позволяет себе сомкнуть ладонь на члене и несильно, но ощутимо сжать.
Прижавшись к губам Лавеллана поцелуем, Дориан перехватывает контроль, направляет и заставляет подчиниться. Одной рукой зарывается в короткие темные волосы, второй принимается размеренно, неторопливо двигать по стволу, делая прикосновение едва ощутимым и сжимая пальцы только у головки. В мыслях Дориана – полный хаос и раздрай, от осознания происходящего одновременно сладко и мучительно горько, а собственное возбуждение кружит голову, оседает тягучей тяжестью в паху, заставляя прижиматься к Лавеллану бедрами в поисках хоть какого-то облегчения. Но сейчас, в этот момент хотелось забыть о собственном желании и сосредоточиться на податливом, удивительно отзывчивом Валаре, каждое прикосновение к которому прошивало электрическим током по всему телу. Хотелось узнать, как еще он способен отозваться, как может стонать и изгибаться в чужих руках.
Поэтому Дориан напоследок целует Лавеллана в уголок губ, не сдержавшись, чуть прикусывает выступающие ключицы и спускается к его ногам. Раздвинув в стороны его колени, Дориан устраивается между ними, с непривычным для него трепетом касается внутренней стороны бедра поцелуем и прикидывает, насколько хватит его терпения, чтобы помучить Инквизитора. Но, в конце концов, решает, что для медленной и размеренной пытки еще будет время, поэтому он наклоняется, не сдерживаясь, проходится языком по всей длине члена, опускается ртом и прикрывает глаза.

Секс для Дориана всегда был игрой, игрок в которой был один - он сам. Партнёр (или партнёры, бывало и такое) выполняли роль игрушек - одни были интереснее, чем другие, но сути это не меняло. Какую бы роль на себя не примерял Павус, сам процесс по своей сути оставался прежним.
Лавеллан, конечно, плевать хотел на уже сложившиеся устои.

Он был отзывчивым и чутким, подавался навстречу каждому прикосновению, и от хриплых стонов вдоль спины продирало удовольствием, болезненными импульсами спускавшимся к низу живота. Дориан пытался перехватить контроль, собраться с последними силами и, наконец, вывернуть ход событий в привычную ему колею, но затем Валар в очередной раз прогибался в спине, требовательно тянул к нему руки, и оставалось только поспевать за бешеным, нечеловеческим темпом.
Дориан ненавидел, когда ему говорили, что делать, но при этом послушно подавался движению чужой ладони, даже когда она требовательно сжималась на затылке, заставляя ускориться. Ненавидел, когда терял контроль, но покорно опускался до самого основания члена, чувствуя, как начинает не хватать воздуха, сглатывал, ощущая, как сжимается горло вокруг набухшей от прилившей крови головки.
Но больше всего Павус ненавидел врать самому себе, поэтому он нашел смелость открыто признаться: сегодня, в этот раз, играл тут не он, играли им. И вместо того, чтобы напугать, это только заводило еще сильнее. Как он вообще мог подумать, что Лавеллан окажется скромным, не знающим, чего он хочет, любовником? Уж чего, а смелости ему точно было не занимать – он с упоением преследовал собственное удовольствие, может, даже не осознавая, как этим кружил голову. Дориан был готов отдаться на его милость и сделать все, что он прикажет, - даже если после Валар бы вдруг отстранился и заявил, что продолжения не будет.

Глупо было так думать. Лавеллан и впрямь отстранился, потянул Дориана вверх, заставляя прижаться губами в поцелуе. От чужой, резанувшей слух речи по телу бегут предательские мурашки. Руки Валара уже вовсю орудуют с завязками штанов, но Дориан бы этого не заметил, увлеченно выцеловывая его шею, если бы в следующий момент его не опрокинули на спину, лишая последних остатков одежды. На несколько блаженных секунд он позволяет себе прикрыть глаза в попытке выровнять дыхание и собраться с мыслями, но Лавеллан – гибкий, изворотливый, обманчиво хрупкий в его руках, - не дает даже шанса на короткую передышку.
От откровенной, не стесненной просьбы Дориану кажется, что воздух выбивает из груди. Собственное возбуждение уже становится почти болезненным, и прижимающийся к нему Валар совершенно не помогает – наоборот, только заводит еще больше, дразня случайными прикосновениями. Ощущение, что еще чуть-чуть – и он не выдержит, накрывает с головой, и Дориан поспешно тянется рукой к брошенной неподалеку сумке. На то, чтобы нашарить вслепую нужный флакон, отвлекаясь на поцелуи – не в силах оторваться – уходит непозволительно много времени. Противоожоговый бальзам – та еще замена смазке, но выбирать не приходится, и что-то подсказывало Дориану, что Инквизитор не будет привередничать.

Приходится приложить колоссальные усилия, чтобы заставить себя действовать неторопливо, на этом этапе спешка точно ни к чему. Немного боли делает секс чуть интересней, но только если эта боль тщательно контролируется и дозируется, а навредить Валару – это последнее, чего сейчас хочется Павусу. Он растягивает его медленно и тщательно, свободной рукой придерживая за нетерпеливо двигающиеся бедра и не забывая отвлекать почти грубыми, животными поцелуями.
От того, как пальцы обхватывает тугой жар, накрывает волной почти болезненного удовольствия. Хочется продлить этот момент, насладиться каждой тенью эмоции, промелькнувшей на лице Валара, но терпения не хватает катастрофически. Собственный член ноет от возбуждения, и Дориан ловит себя на том, что уже неосознанно подается вперед бедрами, как будто стремится поскорее оказаться внутри Лавеллана.
Третий палец входит с трудом, с явным напряжением растягивая мышцы, но руки уже дрожат от волнения, да и Валар явно не слишком хочет затягивать. Проведя освободившейся рукой по своему члену и не сдержав облегченного полувздоха-полустона, Дориан направляет его и неожиданно даже для самого себя замирает. Не удерживается от шальной ухмылки и горячо шепчет Лавеллану в шею:
- А вот теперь настало время хорошо попросить.

В любое другое время, с любым другим человеком Дориан был бы готов терпеть бесконечность и играть в эту игру мучительно долго, но сейчас, к своему стыду, он понимает – Валару хватит одного взгляда, чтобы Дориан беспрекословно ему подчинился.