malia j - shout

Сонья устала. Устала практически смертельно, но как бы сильно земля не тянула к себе, внутренняя уверенность оставалась непоколебима. Она дала отпор этому проклятому месту и как прежде уже не будет. Пусть за это её голодом заморят, но Сонья жалела лишь об одном: почему не смогла сделать этого сразу?

Они могут отмыть стены от крови, но не смогут сдержать в бутылке джина, имя которому - слухи. Созвучные слухам шлюхи умеют хранить секреты лишь группами - считай теми же стаями, что так хорошо знакомы - а в каждом сборище есть болтун, а на каждого болтуна найдутся уши, а уши эти тоже склонны сбиваться в кучи по общему признаку. Слово за слово и весь район открыто подозревает, куда пропал ублюдок, избегающий наименования "мерзкий" лишь из-за звона монет в карманах. Они могут избавиться от неё, но они не сумеют избавиться от дурной славы. Репутация - все, когда речь заходит о местах, где люди раскрывают потаенные фантазии, дабы опустошить яйца не посредством приевшейся ладони. Когда конкуренция бешенная, все вокруг только и ждут, когда заведение напротив споткнется и, поднимаясь, ударится о свою же вывеску.

Она не умела ни читать, ни писать, но умела считать. Она не разбиралась в политике, не могла поддержать приличный разговор, но все же была умна. Она не умела работать честно, не умела приносить пользу обществу, но умела выживать.

Как жаль, что ей вряд ли посчастливиться выжать из этого стартового набора максимум. Ведь место, где была заперта Сонья, поразительно напоминало дом. Гиблую коробку, где её бросили на верную смерть. Среди людей ходили слухи, чтоб перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. А раз перед глазами застыла отправная точка и не меняется уже черт знает сколько дней...

Девчонка давала себе небольшие передышки, когда в глазах гас свет. Потом подрывалась, боясь, что слабостью воспользуются - тут совсем не было тени, дабы скрыться. Оставшееся время ходила кругами, ходила под стенами, ходила вперед-назад. Шумела. [float=right][/float] Отчаянно шумела, пока голос не отправлялся за светом вслед. Пусть знают, что жива. Пусть помнят, что не решили проблему. Это помогало не думать о том, что живот от голода сводило, а во рту пересохло так, словно язык на листок наждачки подменили. Еще была боль, но боли свойственно стихать. К ней привыкаешь.

Как там? Она похожа на ягоду? Да, определенно. Покрытую синяками и ссадинами ягоду, у которой, вероятно, вывихнуто плечо, а может и сломано что-то - как знать. А руки, как восхитительны её руки! Здесь девушки усердно ногти выкрашивают в ядреный цвет, но Сонья дальше пошла - у неё по локоть буйство ягодного нутра. А если лизнуть, то соленый вкус утешает - он чужой, он напоминает, кто жив, а кто мертв.

Сонья как раз пошла на новый круг, когда дверь внезапно отворилась. От неожиданности девчонка пошатнулась, но быстро вернула себе равновесие, сгруппировавшись привычным для себя образом. Казалось, что измученный разум подхватил песню столь же измученного тела, играя в изощренную игру. Вошедший человек был огромен и, казалось, состоял из одной лишь тьмы. Присмотревшись, Сонья смогла выделить для себя очертания плаща и даже подумать успела, что в таком одеянии наверняка удобно сносить какие-то неблагоприятные условия, но дальше мысль улизнула, унося за собой подкинутую опытом конкретику. Потом заприметила шлем и заметно больше напряглась, сводя брови на переносице в гримасе недоумения. Память снова подкинула воспоминания, согласно которым к подобному приему она прибегала когда-то сама. Чем более непривычно ты выглядишь, тем больше вероятность, что заприметят лишь твое одеяние, но не тебя. Помогает при ограблениях.

Она хотела предупредить, что к ней лучше не подходить; хотела едко порекомендовать выбор другой девчонки для чего бы то ни было, ибо не дастся сама.

Но не успела привести в чувство пересохшую глотку, дабы выдавить из себя хотя бы звук.

Он уже был здесь.

Трудно сказать, что было первым. Восстание из павших болевых рецепторов, которые завопили что есть мочи, стоило незнакомцу вывернуть самую неудачную из двух рук. Гребанное плечо напомнило о себе в красках и вынудило горбиться, выворачиваться, лишь бы найти положение хотя бы немного приемлемое. Либо же боль опередил страх, в мгновение ока нарисовавший в разуме картину, предшествующую событиям, приведшим к заключению в местном карцере? Забавно (нет), что, по мнению разума, брать её незнакомец взялся бы одетый. Представить напавшего мужчину вне его темного образа Сонья не могла, даже если бы захотела.

Никогда не думала, что подумает о таком, но благо, что это не первый раз. Страх никогда не парализовал Сонью - он побуждал действовать. Было нечто, о чем кроме неё никто не знал и не должен был узнать до определенного момента. В пылу схватки у девчонки отобрали нож, но никто не заметил пропажу мужской безделушки - подвески в виде медного кинжала. Именно эту вещицу, бережно хранимую в чашке лифчика под грудью, она свободной рукой извлекла и крепко рукой обхватила, привычным движением приведя в бой.

Черт возьми. Да как так! Только и подумать успела, когда лезвие не вошло в горло насильника, а выгнулось в противоположную сторону. Шок явно отобразился на девичьем лице. Чертова. Маска. Треклятый. Шлем. Все чувства отступили, просто все. На смену оным пришла внезапная и такая дикая ярость, что Сонья сама себя испугалась. Но не струсила перед угрозой, концентрируясь на горле, ради обозрения которого до боли приходилось откидывать голову назад. Но была проблема. Гребанная неразрешимая проблема, из-за которой Сонья, чуть было, не сварилась в том потоке гнева, что черепную коробку переполнял. Она не знала, как убрать с шеи чертов шлем, потому что под слоями одежды не могла понять его устройство и крепление! Пульс изнутри бил по вискам в жажде пробиться наружу искомой идеей, но все зря. Точка кипения была достигнута и девчонка взревела, словно зверь, угодивший в тиски, и каким-то инстинктивным усилием воли высвободилась от тяготящего её груза. Направив его прямо в угрозу с одной лишь целью: высвободиться и обрести пространство.

В последний раз подобное чувство Сонья испытывала, когда проснулась из-за проходящего в опасной близости рейда, проводимого законниками на нижних уровнях. Тогда рядом разорвалась граната и её оглушило - чувства поразительно схожи. Гнев ушел, пришел страх. Не было уверенности, не было тверди под ногами. А значит она легкая мишень, она слаба. Сонья не могла позволить себе слабость. Но могла позволить себе выбор. Отчего на ощупь перехватила погнутое лезвие на манер крюка и приложила к шее. Не смогла разорвать глотку ему - вспорет себе. Так проиграют они оба.

Она была готова. Голова полоснуть по горлу, готова умереть. Отчаянное время требует отчаянных мер. Сонья не была первой, кто прибег к таковому избавлению, не была той, кто отказывал в оном и уже точно не стала бы последней. Проблема лишь в том, что готовность пропала насмарку. Ей не удалось. Но поняла то девчонка не сразу. Тело исчезло. Физически оно все еще было здесь, но не принадлежало ей. Да, через одноименный процесс в стенах борделя она уже проходила, но теперь это происходило буквально.

Отчего-то совсем не хотелось знать, что ему было хорошо. Как же сильно Сонья не любила терять из видимости кого-то! Предпочитала в стену спиной врасти, угол занять, но не позволять подойти к себе со спины. И если присматривала за кем, то именно со спины боронила: современный человек измельчал настолько, что именно туда предпочтет наносить удар. Но удара не последовало. Незнакомец вернулся на исходную точку, дверь отворилась. Девчонка украдкой успела прикинуть, что войти сюда мог только ответственный за предоставленную услугу человека или тот, кто призван усмирять. Но в помещение вошел дроид, а уж что он принес - рассмотреть без наклона головы должно не могла.

Если бы Сонья могла шевелиться, недоумение явно отобразилось бы на скрытом под слоем запекшейся крови милом лице. Так как двигаться она не могла, пришлось реагировать на события с безучастным видом. Что бы там ни было. Недолго, правда. Вылетевшая из руки заточка - тлеющий уголек права выбора - нашла в сердце куда более ярый отклик. И если шок отобразился в глазах мимолетной дымкой, то злость воспылала сполна. Говорить она могла в той же мере, потому мысленно отметила, что тут он не прав. Не в качестве угрозы, не в порыве уязвить, не от бессильной злобы. Сонья любила свои заточки и считала их продолжением руки, без которого жизни не представляла и, право, давно была бы мертва. А немало ужасных людей - живы. С ними нельзя обращаться так небрежно.

Коль ситуация патовая, что остается, кроме как оставаться верным себе и думать о действительно важном?

С заточкой улетучился призрачный шанс на спасение. Голос, доносившийся через маску, не пугал - он констатировал факты. В таком состоянии, без оружия, она не опаснее домашней зверушки. Тем более, что человек по ту сторону наделен силами, чья невероятность только сейчас озарила разум Соньи. Только не свойственно для неё было неведомого бояться - она боялась хорошо знакомого. Неизвестное предпочитала осмыслить и по полочкам разобрать, дабы потом с отношением определиться. Сейчас было не до глубокого анализа, потому девчонка предпочла сосредоточиться на голосе. Он, как и прежде, не был пугающим, но и не располагал расслабляться. А еще совершенно с толку сбивал, не давая и близко подобраться к следующему шагу.

Что и требовалось доказать. В ответ на ощущение влажной тряпки на щеках, Сонья обратила на шлем жесткий, но такой утомленный взгляд. И причина усталости была в непонимании, а не истощении. Игра, которую вел не поддающийся пониманию блюститель гигиены в борделе, была столь же неясна и пленница неведомого паралича приняла решение даже не пытаться. Все равно не сбежать, не отбиться. Забыться не удалось также - помешал чудовищный скрип. Для человека, чей слух столь чуткий, то была сущая пытка.

Мужчина в черном отдает указания четко и внезапно тело теряет ту невидимую опору, что держала его. Сонья падает на пол, словно рухнувший карточный домик, замирает. Чтоб стойко подняться на ноги, для дополнительной опоры используя лишь одну руку - после столь близкого контакта поврежденное плечо болью пульсировало и посылало любые позывы на большой хер. Добирается до стула, устало валится на него и сникает, дыша очень тяжело.

Сонья делает это, потому что понимает. Попыталась, но проиграла. Пусть игра непонятна, но приказы здесь он отдает он. Она достаточно умна, чтоб знать, как в такой ситуации ведутся дела. Худшее, к чему прибегнуть можно - эмоции, принципы и сопротивление. Пусть только скажет кто про надежду, силу дающую даже во тьме, тому глотку вспорет зубами. Это реальность, серая реальность, вашу же мать.

Сонья берет полотенце целой рукой, по возможности полощет, потом ним еще раз лицо протирает. Быть может он постарался хорошо, но она не чувствует, что чиста. Потом трет шею, отмывает грудь до границы короткого жалкого платья, поскольку дальше ткать кровь впитала сполна. Затем моет одной рукой вторую и старается очистить обе, ибо соленый привкус приелся, раздражал. Делать все спокойно и мерно - тяжело, потому как пить хочется невыносимо. Но он сказал, что сначала нужно отмыться. Кто знает, что повлечет за собой нарушение последовательности. Педанты этого не любят. Даже если склонны к хаосу: у них в голове гармоничен даже он.

Когда вода в миске окрасилась в алый, Сонья отбросила туда полотенце, ставшее столь же бесполезным. Потянулась ко фляжке, даже не глядя и совершенно точно попала в цель. Ведь сейчас, вынуждено успокоившись, смогла мыслить ясно и одного взгляда хватило, чтоб запомнить расположение новых вещей в отлично знакомой комнате. Она делала так, когда жила во тьме - удавалось обойтись одной спичкой. Фляжку она открыла зубами, попыталась пить небольшими глотками, но сразу же сорвалась - жажда заявила свои права. И лишь напившись вдоволь, она кинула беглый взгляд на человека в маске и послушно тарелку со стряпней взяла, игнорируя ягоды. Она пробовала и хуже, но к чему проявлять неуважение к попытке странной, но заботы? С едой не быть варваром удалось многим лучше. Сонья считала, что как бы низко ты не пал, хотя бы внешне оставайся разумным человеком. Упадешь до уровня неотесанного стада - не вернешься назад.

У Соньи определенно были триггеры касательно городских животных. Не было триггеров касательно диких зверей. Интересно, с чего бы?

Когда тарелка опустела, она взглянула на незнакомца взглядом, в котором при желании можно было прочесть благодарность. Но не произнесла оную вслух, считая, что после совершенного ним ранее, теперь они вышли в чистый нуль.

- Так где же мне место? - говорит она и закашливается, испытывая нужду горло прочистить. Голос звучит хрипло и тихо, но теперь он хотя бы есть. - Что-то подсказывает мне, у вас есть мнение на этот счет. 

Сонья опирается одной рукой о колени, вторая безжизненно висит вдоль тела. Она смотрит спокойно, выжидающе, давая понять, что голова к стадии разговора.

Незнакомец оказался разговорчивым. Но то было не плохо. Молчанье - золото лишь в том случае, если лишняя информация может навредить, здесь же она помогала. Помогала понять хоть что-нибудь из происходящего.

Слова о Силе побудили Сонью прищуриться, мельком глядя на руку, что покоилась на коленях. Нет-нет-нет. То, о чем говорил человек напротив, было чем-то большим и вековечным, имеющим историю и большую значимость. Как что-то подобное может быть связано с ней? Ничтожной букашкой, которая даже в перечне граждан нижних уровней Корусанта числилась мертвой душой. До таких, как Сонья, никому нет дела, потому что их нет. Это бывает очень кстати. И, пожалуй, это работало ровно до теперь.
Девчонка отводит взгляд, теряя фокус, и вспоминает картины прошлого. Буквально. Картинки проносятся в разуме, только останови и запусти воспроизведение в нужной точке. Сонья останавливается на детворе, что носится по улицам, играя в игру под наставлением Старца, такого себе всеобщего дедушки, что стал не нужен никому важному, а потому стал рассказывать истории всем неважным. В его сказках - иначе подобные истории и не назовешь - мелькали слова о свете и тьме, этих сторонах, что в рассказе уже другого мужчине связывались с Силой. Мальчишки бились за право быть светлыми, Старец одобрительно кивал, начиная песнь о власти Корусанта.

Воспоминание оборвалось, потому что девушка ощутила некую перемену и удивленно заморгала, понимая, что её плечи укрыты той самой тканью, что вызвала интерес и одобрение совсем недавно. Было... приятно. Приятно просто потому, что она действительно стала замерзать после импровизированного мытья и более того, с момента попадания на эту грязную планету (планету ли?) чувствовала себя голой и оскверненной каждый день. Она инстинктивно старается прикрыться еще больше, но то сложно с одной неповрежденной рукой. Так лучше. Теплее и спокойнее. За это она также благодарна.

Незнакомец кружит словно хищник, а после, наконец, раскрывает свое имя. Сонья мысленно повторяет диковинные два слова, пробуя на вкус и запоминая всегда. Запоминает, как следует произносить их и кого они подразумевают. Человека, который предлагает ей место ученицы, вопреки всему тому, что она представляет собой сейчас. Что бы он ни перечислял далее, это не так важно. Важно то, что пусть и не сейчас, не сегодня, а куда позже, но Сонья поймет: он тогда предложил ей всё.

Кайло Рен достает меч и в глазах девчонки отчетливо отражается его алый блеск. Но она спокойна. Ведь приготовилась умереть еще до предложения, отчего же не быть готовой после? Её поражает технология, не виданная раньше, а также приходит осознание, чем были те палки, которыми мальчишки дрались. Они, пожалуй, сами не знали. А она знает теперь.

- Первый Порядок — вот, что я собираюсь принести в эту галактику. Ты можешь мне в этом помочь. Ты получишь свободу передвижения, медицинскую помощь, дом, возможность получить образование, обучишься техникам боя — первое время на вибро-клиниках или том, что будет для тебя приемлемо, - повторяет она слово в слово, отвечая тем самым на вопрос, требуется ли ей повторение. Привычка. Видя перед собой кукольного вида девчонку, люди в первую очередь предполагали скудный умственный набор и норовили повторять, объяснять, даже если на то не было просьбы. Учитывая, что природа памяти выделила даже слишком много, Сонья очень не бесполезные действия и старалась всех окружающих от них уберечь. - Я смогу повторить сама, когда узнаю значение незнакомых слов. Не тратьте время зря.

Она наклоняется чуть вперед, касаясь рукой лба и жмурится, как раз таки прокручивая определенные моменты речи мужчины в голове, а также старается всячески дополнить их услышанным ранее фактами. В голове назойливо вертелось moulee-rah, усердно повторяемое купившим её хаттом, остальной разговор она слышала плохо, но, похоже, собеседник-человек как раз говорил о Силе. За людей с этой самой Силой платят? Хреново. Про Первый Орден ей тоже доводилось слышать что-то и отнюдь не лестное - это точно. Явно не Светлая сторона, уж простите. Тем не менее...

А почему нет? Вот почему? Какой резон ей умирать в этой дыре, пусть и на довольно неплохих условиях, озвученных Реном? Ради чего? Света? Нет в ней блядского света в таких количествах, чтоб агитировать за него. Да, свет вырывал в Сонье раздражение. Любой свет. Но она не отрицала его полезности.  А еще её бесили люди, теряющие возможности из-за абсурдных принципов, которые нельзя себе во благо согнуть.

- Бывало, мне доказывали, что во мне есть свет, а значит - я хороший человек. Я соглашалась, давала, что они хотят, потому что за это люди готовы давать в разы больше взамен, - девчонка качает головой и кривится, вновь голову поднимая. Она знает, как это делается, черт возьми, знает. - Но никогда не верила, что это так работает. Свет - Тьма, или - или. Все мы разбавлены, потому что живые, - пожав одним плечом, Сонья смотрит прямо в шлем, предполагая, что где-то там должны быть глаза.  - Меня больше интересует способность думать - благодаря ней видишь реальное положение вещей. Вы это умеете. Хочется верить, что и я хотя бы пытаюсь. Поэтому, я бы за вами пошла. И я пойду.

Сонья поднимается на ноги, стискивая зубы, ведь теперь, когда адреналин отступил, боль наново дает о себе знать. Она, как может, кутается в накидку, но не движется с места, поскольку хочет еще кое-что сказать. А еще она сомневается, сможет ли идти, но совершенно точно станет пытаться, пока не упадет так, что не встать.

- Мне важно знать. Если кто здесь и осмелился связаться с Вами, то это мужчина по имени Каон. Вы заплатите ему за меня? - это важно. Действительно важно. Потому что, если Кайло Рен просто перекупит её, то ничего не изменится. Какие бы условия он не предлагал. Она будет работать, она будет делать то, что он велит, но отдать ему свою преданность в полной мере. Потому что он заплатил за неё человеку, которому она не принадлежит - принадлежать она могла лишь себе или тому, кому отдалась бы всецело по собственной воле, кто бы что ни заявлял. Каон, их надзиратель, не передал ему информацию о форсюзере - он хотел избавиться от девчонки, которую изнасиловал и понес из-за этого убытки. Мысль об этом усердно штурмовали разум и словно держали в треклятой коробке, именуемой комнатой.

Кайло Рен молчит. Она не сомневается, что он расслышал вопрос. Она не сомневается, что он понимает важность. Но Кайло Рен молчит и ясно, что ничего не ясно.

Сонья делает то, что умеет лучше всего. Врастает корнями в землю и стоит неподвижно, пока все не решится. Много раз в жизни она предавала, много раз выкручивалась из лап неминуемой расправы, много раз билась нечестно, пуская в ход локти и заточки, непременно, заточки. Но в случаях, когда подобные методы не работали, она ставала неподвижно и не давала себя подвинуть. Пусть от неё ничего не зависит, пусть её довольно таки легко физически оторвать от пола и унести, пусть мир не стоит на месте. Будучи довольно гибкой в своих принципах, умея подстраиваться, Сонья не имела привычки пресмыкаться и не желала падать в собственных глазах. Что бы там ни было, для себя она остается на точке, к которой приросла, потому что не может иначе.

Она пойдет за ним, она снесет все, она выполнит приказы, но она будет настаивать на том немногом, о чем смеет простить.

Мужчина подходит близко и неожиданно приседает, Сонья настораживается, но держит лицо. Она держится стойко и плавно опускает к нему взгляд, для себя отмечая, что смотреть на него так ей кажется неестественным. Должно быть наоборот. Она хочет, что было наоборот, потому что не считает правильным мужчине такой силы занимать подобную позицию перед кем-то. Он распахивает накидку, которую сам же надел. Сонья резко моргает и напрягается. Его руки оказываются на бедрах, но и здесь девчонка не спешит вздрогнуть. Это ощущается... иначе. Не так, как было до этого. Совсем не так. Ей непривычно, ей стыдно, ей страшно  - вопреки месту, где находилась она, Сонья считала былую близость кошмаром, подлежащим забвению - как девчонке должно быть в подобной ситуации, но она не ощущает отвращения, не боится грядущей боли. Странное чувство зарождается в ней, имя ему дать очень сложно.

Сонья верит, что он не навредит. Сонья помнит каждое сказанное ним слово и понимает, что все обещанное явно не вяжется с причинением вреда, тем более, такого низменного. Сонья отводит взгляд, когда ткань с неприятным звуком отрывается, а глаза его оказываются совсем не там, где ей хотелось бы сейчас. Сонья чувствует себя некомфортно, но где-то в глубине души приходит к мнению, что все это своеобразная проверка.

Что еще это может быть? Он явно не заинтересован в её теле. Он был заинтересован в ней куда больше, когда вывернул руку, которая теперь безжизненно висит. Это что-то иное. И чем бы оно ни было, Сонья снова начинает дышать учащенно. Могла бы с уверенностью заявить, что держится, не нервничает, но нутро её явно иного мнения. Слишком юна, чтоб владеть собой так хорошо, как хотелось бы.

Девчонка дает руку по первому требованию, если это можно назвать словом "дать". Скорее вялый рывок в нужную сторону, что отдается слабостью и болью. Она наблюдает с интересом, запоминая, как следует поступать при такой травме. Не то, чтоб ранее Сонья была образцом невредимости, но никогда особо не разбиралась в лечении травм, лишь в их получении. Кайло обещает, что боль уйдет и девочка хмурится в ответ, искренне не понимая, как он может такое обещать и как планирует обещание приводить в действительность. Но он касается плеча и боль уходит. Сонья хмурится еще больше, внимательно провожая отдаляющуюся от неё ладонь, чье удивительное прикосновение запомнила навсегда. Она благодарна, вновь немо, но благодарна.

Это тоже Сила? Если да, то она официально готова позволить себе начать радоваться тому, что одаренной родилась. Только радость длится недолго. Ровно столько, сколько хватает её новому работодателю на то, чтоб снять с себя пояс и, прежде чем она успела испытать нашествие мурашек от очередного его порыва раздеться, подпоясать на ней накидку оным. Рен затягивает пояс туго, вынуждая рефлекторно выпрямить спину и стать ровно. Сонье это непривычно. Она привыкла опускать голову и сутулиться, сжиматься, дабы казаться максимально незаметной. Теперь же стояла прямо, вынужденно высоко голову подняв. С опозданием, но девчушка подметила для себя главное. Стараниями Кайло Рена, она стала походить на него самого. Его накидка, его пояс, его осанка и высоко поднятый подбородок. Пожалуй, не хватало только шлема. И она, признаться, была не против таковой надеть. Дабы лицом ощутить такой же комфорт, как теперь начало ощущать надежно укрытое тело. В подобном месте такого хочется просто отчаянно.

Так вот, о радости. Она действительно недолга и иные эмоции, увы, не способны того изменить. В помещение заходит Каон и Сонья знает о его прибытии даже раньше, чем его противная морда появляется на пороге. То, как он ходит, навсегда отложилось в памяти. Этот звук не спутать ни с чем. Хромая поступь протертых ботинок. Она пропускает вдох и замирает, все еще не зная, что в итоге произойдет. Ответа от мужчины подле неё как не было, так и нет. Неизвестность обжигала до самых костей.

Они говорят и разговор этот совершенно не нравится ей. Кайло упоминает то, что Каону якобы положено, отчего Сонья порывисто отводит взгляд в пол и снова начинает дышать, но шумно, слишком рвано. Слишком малые, пусть и быстрые, глотки воздуха делают только хуже, потому девчонка ощущает, что ей вполне физически становится дурно. Все тело начинает понемногу ныть и сложно понять: из-за напряжения от непривычной ровности спины или по причине мышечной памяти? В словах Рена звучит слово "дрянь" и Сонья явно понимает, что речь о ней и даже был порыв взглянуть на него в подтверждение оного, но она не совершает ни единого движения. Нет-нет-нет. Этому не бывать. Как бы ни оскорбляли её на жизненном пути - о, поверьте, там было много слов и языков, впору личный сборник составлять - она никогда не отзывалась. Нет уж. Сонья чувствует ту ноту иронии, что пропускает шлем её будущего учителя и это позволяет ей немного сбавить градус. Вспомнить то, о чем думала минутами ранее. То, что он делает, не может быть взаправду. Здесь что-то сложнее. И судя по тому, как вел он себя, сколько подмечал, то ей лучше бы держаться.
Не стал бы человек его уровня, утверждающий, что держит слово, предлагать столько и относиться с заботой, если планировал что-либо подпадающее под прейскурант сего заведения. Это абсурд.

Но Кайло Рен произносит фразу, которая врезается в тело ржавыми прутьями вне зависимости от рационального настроя мозга. Теряется сигнал. Ты можешь кричать, скрываясь на визг, что решила для себя что-то и нужно чего-то там придерживаться, но болезненные воспоминания связываются непосредственно со страхом и болью, отчего колени выходят из-под контроля, норовя подогнуться. Он внутренних переживаний ком подходит к горлу и начинает тошнить. Сонья не смотрит на Каона, она знает, что он не откажется. Он ей обещал, что еще вернется. Рассказывал, как вернется. И вот он, его звездный час. Она смотрит прямо в спину мужчины в черном и... отчего-то находит в себе остатки силы. Не Силы, а именно простой человеческой стойкости. Остатки достаточные, дабы возвать к контролю. Это не просто странно, это дико. Но в этом есть смысл.

Сонья вспоминает все сказанное в этой комнате и делает, пожалуй, вывод на голову выше себя самой. Этого. Не. Может. Быть. Он бы не стал. Он бы не стал. Кайло Рен держит свое слово - он так сказал. Он предложил ей место ученицы. Он озвучил кучу деталей касательно работы, что уготована ей, пусть только она согласится. И она согласилась. Он понял это, ведь иначе бы убил, а не укутал в собственную одежду. Значит, они заключили соглашение. Все в силе. После такого он ни за что не стал бы так поступать. Человек, умывший и накормивший шлюху не из грязных фантазий, а практического интереса, не станет предлагать её человеку, давшему наводку. Об этом узнают все вокруг и это станет ударом для организации, на благо которой он столь самоотверженно трудится. Это блеф. Да, именно. Это чертов блеф. Это должен быть блеф. Она будет верить в то, что это блеф.

Она будет верить в него. И ему. Даже не потому, что больше ничего не остается. Это чувство, странное чувство, которому она не могла дать описание. Оно просто возникло и потребовало себя принять.

Сонья неотрывно смотрела в спину Кайло и заставляла себя дышать ровно, ни на сантиметр не опускать подбородок. Если она все правильно поняла, то ей нужно выстоять достойно. Если все же ошиблась, то... Она об этом даже не будет думать. Пропади оно все пропадом. И она пропадет, но с той же гордо поднятой головой. Сонья готова так рискнуть. Она не порывается даже краем глаза взглянуть, где сейчас её мучитель и что он задумал. Это не важно. Ему не суждено её сломать. Только не теперь.

Лишь ресницы её вздрагивают, когда алый отблеск проносится перед глазами и следом за ним приходит тошнотворный запах гари. Знакомый ей запах, но ранее можно было абстрагироваться от его пагубных нот мыслью о том, что обсмаленное мясо вскоре станет пригодно в еду. С этого самого дня подобная мысль никогда больше не придет ей в голову. Кайло не останавливается, отрубая Каону ногу и Сонья делает шаг назад только потому, что не хочет, дабы то, что осталось от её мучителя, задело её при падении и испортило накидку, которая так сильно нравилась ей. Она смотрит внимательно, внешне спокойно. Слышит слова учителя о том, что теперь её есть кому защитить. Он говорил о многих, но опять же, в душе Соньи не было достаточно света, дабы озаботиться о ком-либо еще сейчас. Сейчас ей хотелось думать только о себе и человеке, что также думал о ней. И не важно, какова его истинная цель. Он думал.

Кайло Рен ответил на вопрос сполна. Защитил и доказал раз и навсегда, что его слову можно верить. Нужно верить. И Сонья с трудом, но призналась себе, что хотела этого. Хотела верить кому-то, зная, что этот человек не из массы смрада, для которого доверие - архаизм.

Сонья испытывает моральное удовлетворение от наблюдаемого. И странным образом ощущает, что не она одна. Когда убиваешь кого-то изощренно, медленно, за этим обязательно стоит что-то большее, чем просто нужда вычеркнуть одну жизнь. Она испытывала подобное ранее, но не в такой мере. Когда перерезала горло тем, кто имел все шансы догнать в омерзительности Каона. Но также испытывала подобное от людей, которые хотели повесить её, отчего на шее до сих пор остается памятный след. Словом, ситуацию знала с обеих сторон, отчего могла вполне трезво судить о том, что свет и тьма - понятия условные, сильно зависят от того, откуда смотришь.

Каон уменьшался просто на глазах, истошно вопя - как многие девочки под ним ранее. И вместе с его убылью, уменьшался внутри Соньи страх. Боль уходила. Испарялась на острие алого меча. Тело переставало ныть, отчего все проще и проще было ровно спину держать. А голову хотелось еще больше вскинуть, дабы видеть картину сполна. Нога Кайло прижала остатки насильника к полу, в этот самый момент девчонка перевела взгляд с оного на Рена. Ей неважно было уже, как конкретно Каон умрет. Для неё он уже был растоптан. Куда больше интересовал человек, растоптавший его. В голове усердно зарождалась незатейливая мысль, от которой уголок губ непроизвольно дернулся в сторону.

Если нужно будет убить за него - она убьет. Вот так просто. Даже без слов.

Сонья слышит голос, понимает сказанное и берет голову даже без отвращения, воспринимая оную как вещь. Трофей, принесший избавление.

- Спасибо, - говорит, наконец, она, для себя решив, что отныне это слово действительно стоит того, чтоб произносить вслух.

Услышав новые указания, она крепко перехватывает голову за волосы пятерней и сгибает руку в локте, поднимая ту на уровень плеча и отводит в сторону, чтоб, опять таки, не запачкать накидку. Ощущение широкой ладони на спине помогает сделать первый шаг легко, дальше идти становится сложней, но Сонья упрямо не сбавляет взятый темп и идти так быстро, как только может. Окрашенные алым коридоры, слишком узкие, чтоб была возможность сбежать, пустуют, но недолго. Двери по обе стороны начинают открываться. Лучше криков мобилизует только стихание крика, а звукоизоляция тут далеко не совершенна. На предсмертный зов Каона таки начинают выходить люди. Девчонки в страхе, что это кто-то из них и подобная участь может быть уготована им тоже. Клиенты в недовольстве, что им сбили настрой. Охрана выбегает с вполне определенной целью, не понимая даже, насколько они опоздали. Но вишенка на торте - мадам. Она, словно задумано было, стоит в конце главного коридора и картинно роняет веер, которым в собранном состоянии так любит девочек дрессировать. Рано или поздно взор каждого находит одну и ту же точку. А Сонья идет, ей плевать на все, кроме слов одного конкретного человека. Ей тяжело идти, но хорошо на душе. Её тошнит, но не из-за головы мертвеца в руке - от всего пережитого за сегодня. Она опустошена. Но это и не плохо.