Привыкание к гребаному андроиду как пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие.

Когда Гэвину Риду сказали о новом напарнике, он предпочёл думать, что им будет какой-нибудь стажёр, которого легко заткнуть и прогнать куда подальше; когда Фаулер заикнулся о повреждениях и о том, что все проё... промахи отразятся на счёте, Рид не поверил, но разбираться все-таки пошёл. «Я, блядь, отказываюсь работать с пластиковым хером», – «ты либо работаешь с ним, либо увольняешься». Вот и весь диалог, который продолжать вести не имеет никакого смысла.
Стеклянная дверь закрывается плавно и тихо, что совершенно идёт вразрез с закипающими внутри эмоциями и желанием выбросить их из себя. Брось и беги, ты просто брось и беги.
Тем днём Гэвин, кажется, гавкнул на каждого, кто попал в поле зрения. Хотя бы потому, что вы, блядь, только не бесите.

Уже следующим утром, когда сраный тостер все-таки явился в департамент и встал прямо за плечом (буквально вот над душой, которой нет у него, но есть у каждого человека), Риду очень сильно хотелось вмазать по идеальной пластиковой морде; пускай эта кукла ничего не почувствует, пускай этот инцидент вычтут из зарплаты, пускай все закончится выговором и саднящими костяшками – откровенно плевать, лишь бы только накопившийся за прошлый день пар выпустить. Гэвин вскакивает резко и быстро, так, что несколько секунд кружится голова и появляется желание за что-то ухватиться, только бы не упасть, разворачивается, хватает андроида за его идеально выглядящий форменный пиджак и... отпускает – мимо (наверное, в кафетерий) проходит Фаулер.

Несколькими мгновениями позже Рид притягивает жестянку ближе к себе, заставляет чуть наклониться.
«Значит так, тостер, уговор у нас следующий: ты не пиздишь не по делу и не ебёшь мне глаза вместе с мозгом. Усёк?»

Именно в тот момент все пребывание на работе скатилось в изматывающий морально ритм вроде сходи-ка ты нахуй –
и прихвати мне кофе, когда будешь возвращаться;
я тебя разберу на гайки и болты –
если ты не деактивируешься сам, придурок;
разбить бы твою пластиковую морду об стену –
да из зарплаты вычтут.
Ограниченность в действиях по отношению к андроиду утомляла, сам андроид – как там тебя? девятый? – утомлял так же. Своими советами, расчётами, возможностями – и вообще всем. Ровно до тех пор, пока его раздражающее присутствие где-то рядом не стало привычной нормой.

Случаются иногда и срывы – без них никуда, особенно их много, когда настроение ни к черту или самочувствие. Или все и сразу. Последний за неделю рабочий день начался плохо с самого пробуждения: проспал, хотя полночи не мог уснуть, чуть не наступил на кошку, путающуюся под ногами, кофе закончился, сигареты тоже, в холодильнике мышь повесилась. Гэвину не хочется оправдываться за череду этих событий, как и за своё опоздание: столкнувшись в департаменте с Крисом, незамедлительно шлёт его куда подальше, не дождавшись даже вопроса. Возможно, Крис и не хотел каким-либо образом подшучивать или задевать, но разбираться в этом нет никаких сил.
Череп трещит, голова гудит, в департаменте душно и жарко. За рабочим местом ждёт персональная киберпсина, у которой всегда все под контролем.
— Сегодня даже не смотри в мою сторону. Девианты, не девианты – мне похуй. Вообще не приближайся, — но, конечно, так или иначе, а пересекаться все равно приходится. Прямо в затылок упирается неправильное осознание того, что конкретно сегодня Рид сам ищет повод докопаться, наехать, пригрозить; (Девятый в самом деле понимает побольше, чем предыдущая модель, – ненависти только не уменьшается).
Напоминает первый совместный рабочий день. И тянется так же бесконечно.

Гэвин совершенно не помнит, как вернулся домой, переоделся, не помнит, как покормил свою маленькую пушистую падлу (и покормил ли вообще – утром корма оставалось совсем мало) – ему было так по-человечески плохо, тошно, он буквально захлебывался этим состоянием и усталостью, его разрывало изнутри, и это, наверное, понимала даже Кам, беспокойно трущаяся об тело, забивающаяся под руку, она мурлычет и колючим маленьким языком пару раз лижет предплечье. Гэвин совершенно не понимает, когда засыпает – засыпает ли?

На часах время – пять часов и четыре минуты. Просыпаться от жуткого холода, наверно, неприятнее всего, но выбирать не приходится. Футболка липнет к телу. Все болит и ломит – шевелиться не хочется. Кам мнёт лапами одеяло, протяжно мяукает.
— Прости, принцесса, похоже, я проебался, — говорить сложно ровно настолько, будто до этого заставляли глотать стекло, и теперь оно мелкими осколками застряло, мешает и жутко колется. Кам смотрит заинтересованно и непонимающе. — И до магазина сейчас не дойду. Подожди немного, ладно? Мне нужно прийти в себя.

Прийти в себя не получается ни через десять минут, ни через полчаса, кажется (конечно только кажется, это просто грёбаное самовнушение, совершенно типичное для людей), становится только хуже. И если он сам как-то переживет это за пару дней в кровати, то заставлять Кам голодать – это чересчур. Тогда в голову приходит одна странная, но, возможно, не самая плохая мысль. Рид тянется за телефоном.
— Эй, чайник, бросай все свои андроидские дела и приезжай. Купи кошачий корм, — пауза, — и что-нибудь обезболивающее.

На RK900, в общем-то, можно положиться: он не такой плохой напарник, как говорит Гэвин, он не настолько приставучая жестянка, как его предшественник, и не настолько же глупая. И этим выводит из себя куда сильнее, потому что все слова Рида, насколько бы ядовитыми они ни были, не проникают под пластик, а отталкиваются от него. Спасибо, что не прилетают обратно.

Механический щенок Хэнка однажды говорит, Гэвин и Девятый – команда хорошая и замечательно, что у них получилось сработаться. «Пошёл нахуй» вместо возможного удара, взгляд на Хэнка через плечо. Ударить эту куклу – не проблема, последствия – неприятные.

— Вы меня что, все решили бесить? Если сейчас ещё те мультиварки из обслуги начнут со мной контактировать, я ебнусь, — Девятому можно пожаловаться на Восьмого, на ограниченный персонал и на него самого. Девятому можно приказать договориться с Коннором, чтоб он не лез не в своё гребаное дело, заняться нудными бумагами, когда все перед глазами плывёт и кренится, и отвалить.
Абсурдно, но за почти месяц совместной работы Гэвин вынес для себя одну очень важную вещь: RK900 слушает и слушается. Подстраивается под настроение, выбирает нужный тон, распознаёт самые некорректные команды. Гэвин немного смягчился.

Никаких сомнений в том, что Девятый приедет и сейчас – совсем скоро, по первому требованию; только это и убедило встать и открыть дверь сразу, чтобы потом не приходилось метаться. Тяжело. Рид понимает, что не выстоит все это время, пока ждёт, даже оперевшись на стену, дверной замок щёлкает, поддаваясь («не убегай никуда, принцесса»).

Принцесса, разумеется, никуда и не собиралась сбегать — проводила до дивана, улеглась на коленках и смотрела так внимательно-внимательно своими огромными глазищами, пока Гэвин еле находил в себе силы поглаживать ее между ушей — и пулей сорвалась с места, услышав за дверью шаги. Встречает. Гостеприимная. Рид убеждается, что это его кусок железа, когда тот проходит вглубь небольшой квартиры — самое время оставить его наедине с покупками, которых неожиданно оказалось больше, чем запрашивалось, и уйти обратно в спальню, под одеяло. RK900 не тупой (как иногда выпаливает Гэвин) — разберётся.

Кам начинает хрустеть кормом, колотить внутри начинает чуть меньше. За этот меховой мешок автоматически переживается больше, чем за себя самого.

И можно было бы прямо сейчас отправить Девятого туда, откуда он явился, но тут же лба касается его ладонь; Гэвина слегка передергивает (наверное, из-за разницы температур). Он принёс лекарства сюда? Его стоит отправить за ними на кухню? Сказать, что это не его дело, и выставить за дверь?
— А тебе нужно перестать умничать, и что дальше? — ощерившись, хрипит Рид, но попытки подняться все же предпринимает. Садится на кровати, неуверенным движением убирает прилипшие ко лбу пряди и замученно глядит на Девятку. Не злится даже, просто хочет сконцентрироваться на чём-то одном. — Где эти лекарства? На кухне? Вместе пошли, подстрахуешь.

Гэвин хватается за рукав Девятого. Ищет надёжную опору.
На него ведь, кажется, можно положиться.

Девятого в жизни Гэвина Рида стало чересчур много довольно (даже чрезвычайно) быстро, он стремительно занял собой все рабочее время и пространство: отчёты, дела, выезды, перерывы в кафетерии – везде присутствует этот гребаный андроид, не всегда даже прямо перед носом, но точно – тенью, напоминанием, оповещениями. Когда-то примерно так внезапно появился Элайджа (мысленно Гэвин называет его ласковым Лайджи; но только мысленно) и так же внезапно исчез. Кажется, после “я, блядь, и видеть тебя больше не хочу” и сжатых до боли кулаков. Рид очень хочет думать, что Элай в его жизни больше не появится; Риду хочется быть уверенным, что и Найнза когда-нибудь от него заберут (потому что желание довериться ему даже в такой ситуации кажется просто колоссально неправильным), а пока...

А пока он не сопротивляется, с кровати поднимается тяжело и неосторожно, запястье пытается освободить из крепкой, но аккуратной хватки Девятого – успешно; рука от локтя и до плеча отзывается ноющей болью, когда Гэвин пытается приобнять RK900 за шею, где-то в горле застревает резкое и больное “блядь” – лаконичное донельзя.

“Стоит ли сказать ему, что я настолько крепко держусь за него, только чтобы не упасть? Нет. Это гребаное оправдание, я не стану оправдываться перед этим сраным тостером”.

Гэвин злится от собственного бессилия, и ему в какой-то степени стыдно и неудобно за то, что не смог справиться сам. С другой стороны, андроиды и нужны для того, чтобы помогать и облегчать жизнь. Но не Девятый, Девятый создан совершенно ради других целей. Волнует? Едва ли.

Кам лезет на притащенное одеяло, но на руки не идёт – крутится, лапками своими топчется на месте, заинтересованно вытягивает шею и пытается в воздухе учуять запах Найнза; Рид всячески пытается отвлечь кошку от него, потому что, да, ревнует. Это только его принцесса, ему хотелось бы для неё быть буквально всем, но тут, будто в дешевой мелодраме, появляется «тот самый идеальный парень, который перетягивает на себя все внимание». Конечно, такого огромного комплекса развлечений в ее жизни ещё не было, и наверняка она думает о том, как лучше использовать кусок пластика: по нему можно лазить, не боясь сорваться, потому что это не живой человек и в случае чего (если случайно зацепить когтями) не дёрнется, да и когти об него, кстати, поточить можно, и коленки у него, должно быть, более вместительные и удобные.

– Без, – коротко отзывается Гэвин, потянувшись за кошкой и приманивая её к себе. Из кухни доносятся звуки работы барахлящего чайника; его Рид во время прошлой болезни хорошенько приложил об пол. В горле неприятно пересыхает.

– Ага, давай, – слушать Девятого не то чтобы утомительно, но не особо хочется, потому что есть в нем эта типичная черта всех андроидов – сказать и начать объяснять, давать советы. Не всегда долго, не всегда нудно, но иногда просто не хочется грузить себя всей возможной информацией. Гэвин просто закидывает капсулу в рот и уже тянется за стаканом с водой, но. – Что ты сделаешь? – и без воды проглатывает. – Слушай, мне не десять лет, и я смогу сам за всем проследить, тем более что таблеток теперь полный дом. Вруби свои анализаторы или что там, бля, у тебя есть и убедись, что сам справлюсь.

Кам спрыгивает на пол и начинает тереться об ноги Найнза, поглядывая вверх (подставляет, сучка, уговаривает остаться), Рид даже хочет шикнуть на неё, но не успевает – заходится в приступе кашля. Забирает вторую таблетку.

Гэвину кошки нравились с самого детства, он считал их по-настоящему независимыми – и это восхищало; кошка сможет прожить свою жизнь без хозяина, если так распорядится судьба (в судьбу, конечно, Рид не верит, зато верит в то, что люди по своей природе просто твари и придумали “судьбу” только лишь для оправдания ссученности как сущности), а собака нет, собака будет скулить, выть, пытаться найти, ей тяжело и больно расставаться. Кошки больше переживают за себя – и это то, что Гэвин пытался всю жизнь в себе взращивать. В какой-то момент понимание причин и цели изменилось, и итог оставлял желать лучшего – в этом Гэвин себе никогда не признается.

Зато признается всем вокруг в том, что они тупые, раз заводят в качестве домашних питомцев андроидов. А, или нет, кажется, это звучит немного по-другому. Принимают их в семью. Ещё большая тупость, даже задумываться об этом не приходится. Нельзя, просто нельзя так легко запирать в своём доме тех, кто сильнее, умнее, продуманнее – даже самый бесполезный и глючащий андроид сумеет принести немало проблем в случае чего, и... И, похоже, стоит перестать грузиться этим, но выходит не особо хорошо. У Рида нет паранойи (за прошедший месяц Девятый успел себя зарекомендовать и заполучить какое-никакое доверие), но есть опасения, которые так и хотят вырваться хриплым “проваливай отсюда, жестянка” из больного горла. (“Я пока не готов переходить на новую ступень отношений”.) Взгляд упирается в пальцы Девятого, гладящего кошку: осторожно, аккуратно, заинтересовано. Всякое громкое недовольство проглатывается с тихим вздохом, и Гэвин просто провожает кусок пластика до кухни сердитым взглядом, кутаясь в одеяло и забираясь с ногами на диван.

– Как до тебя донести, что я сумею справиться без твоей помощи? – хмурится, глядя сначала на Девятого, успевшего снять пиджак (отмечает, что так ему гораздо лучше; “ну в смысле уебская у Киберлайф форма”), затем на кружку чая, поставленную на столик возле дивана: в горле пересыхает, запах лимона манит, но вот вылазить из-под одеяла совсем-совсем неохота. К сложившейся ситуации заставляют вернуться слова о больничном. – А теперь сообщи ему же, что проебался с расчётами, потому что я не собираюсь брать больничный. Мне болезни сроду работать не мешали, а теперь пришёл ты и смеешь портить мне статистику. – Выдерживает паузу, задумавшись, и, кажется, находит причину, чтобы Девятый свалил куда подальше (вот только прямо все-таки не посылает): – В конце концов, мне просто некомфортно спать с осознанием того, что в моей квартире находится андроид, при этом не самый безобидный.

Не от злости, но от негодования Гэвин резко садится обратно, пытаясь показать, что все под контролем, заодно прихватывает со стола кружку и делает несколько больших глотков. Тонкая струйка крепкого чая стекает с уголка губ, и Рид только успевает смазать ее ладонью по небритому подбородку. Наблюдает внимательно за тем, как Девятый вновь обращает своё внимание к кошке, и ловит себя на мысли, что сжимает кружку чересчур упорно.

– Мило? Я не думал, что ты можешь различать что-либо на мило и нет, и давай серьезно: каждый второй считает ее имя странным, а меня – долбоебом. Поэтому можешь засунуть свои шутки куда подальше, – Кам мурлычет громко, ластится, подаётся навстречу рукам и поглаживания; Гэвина это в какой-то степени даже расстраивает. – Ты ей, похоже, приглянулся. Впрочем, здесь и так никого не бывает, кроме меня, поэтому внимание с ее стороны неудивительно. Но знаешь что? Меня пиздец это злит прямо сейчас, если говорить честно. Пока я не задумываюсь о, э-э, тебе как... сука, даже не знаю, как сказать-то правильно. Короче. Злит то, что ты весь такой ладный и замечательный: на работе, когда тебя о чём-то просишь, ты даже кошке, блядь, моей понравился. Это можно считать ещё одним поводом, по которому ты должен свалить?

Кружка с недопитым чаем аккуратно опускается детективом обратно на стол; он то ли не хочет устраивать сцены, то ли переживает за посуду и мебель. Только фыркает Рид пренебрежительно и громко, наблюдая за сложившейся между Девятым и Кам идиллией; кошка даже оборачивается на пару секунд, чтобы найти источник звука, но Гэвин не успевает заметить, медленно и устало потирая глаза, зато уже после успевает поймать взгляд RK900.

Девятый вызывает множество самых разных вопросов, начиная возможностями относительно своего назначения и заканчивая внешним проявлением реакций. Но если предназначенный для работы функционал был не такой уж интересной вещью, тем более что на словах все равно выйдет скучно и нудно, то его сходство с живым человеком заставляет вновь и вновь серьезно задумываться. Разумеется, в Киберлайф создавали андроидов «по образу и подобию», но вот такого – пугающего своей разумностью – Рид ещё не встречал. Даже механический щенок Андерсона по сравнению с Девятым казался чем-то вроде тех самых тупых роботов, неумело и неправдоподобно подстраивающихся под образ людей, из каких-то древних мультсериалов, которые крутили только по ночам. RK900 кажется чем-то (вот-вот и станет “кем-то”) большим – вот что заставляет переживать, несмотря на определенное и уже сложившееся доверие. Вот почему Гэвин не хочет, чтобы Девятый оставался. Не из-за возможных проблем, а из-за собственного незнания и непонимания; и, конечно, из-за Кам, которая прямо сейчас пытается побороть одеяло и взобраться на диван. Рид, поджав губы, помогает даме своего сердца и забирает ее к себе на руки.

– А, ты же передовая модель и все можешь, – за почти целый месяц совместной работы эта фраза стала совсем беззлобной; уже даже не насмешка, а напоминание самому себе. Гэвин мысленно повторяет фразу “я не человек”, пытаясь сконцентрироваться на поглаживании кошки и не делать себе мозг лишний раз. – Иногда ты просто сбиваешь меня с толку, вот и все; думаю, именно к этому было мое замечание про различия.

Рид говорит с длинными паузами, правильно пытается подобрать слова и выразить мысли, кажется, с каждой минутой это становится все тяжелее и тяжелее; на Девятого злиться неохота. Расчёты, программа там и прочее дерьмо, этот кусок пластика прав, не из-за этого ведь раздражаться. Он сидит на полу и говорит аккуратно, осторожно – так говорит психолог или психотерапевт (черт их разберёшь), когда у пациента уже сдают нервы.
– Слушай, жестянка, ещё раз: я тебя вызвонил, чтобы ты привёз лекарства мне и еду кошке, но не чтобы ты носился с моим лечением, ставя в известность кого только можно. Правильно? – вопрос, разумеется, риторический, и в ответе Гэвин не нуждался. Он задумчиво трёт переносицу и продолжает думать, как бы спровадить упрямого андроида из своего жилища. – Все было бы заебись, если б ты и сейчас слушал и выполнял мои приказы. Не сказать, что эти несколько процентов сильно влияют на мой настрой и желание видеть тебя здесь.

Медленно начинает клонить в сон. Точно так же, как в случае, если просыпаешься посреди ночи и начинаешь заниматься какими-либо делами, думая, что это окончательно и обратно уже не заснёшь. На самом-то деле сонливость всегда уличит момент и подкрадётся незаметно; Гэвин, прикрывая одной рукой рот, зевает, но отступать не планирует.
– Это соседи, они постоянно ссорятся, – поясняет Рид, когда Девятый вдруг замолкает, прислушиваясь. В такие моменты обычно спасает либо крепкий сон, либо (когда спокойный сон в принципе редкость) прилично выкрученная громкость небольшого телевизора. – Мне тебя на работе за глаза, тостер, максимально уже привык, – он хмыкает и отпускает кошку, которая сразу же куда-то убегает, в одеяло сильнее кутается и устраивается удобнее, соглашаясь на разговор, пока в сознании, смелости и духе говорить напрямую. – Окей, ты сам вызвался. Расскажи мне вот какую вещь: кто, блядь, и что в тебя запихнул, что ты настолько отличаешься от Коннора? И зачем вообще? То есть, ну, понимаешь, какие дела... Он же нихуя не понимает, кроме того, для чего создан, нет, возможно, чего-то и набрался, конечно, но сначала он вообще был никакой. Ты-то на кой хер такой... я не знаю, продвинутый? Кому это вообще может быть нужно? Чем больше понимания, тем тяжелее управлять. Дали машине разум, а она сразу: «идите нахуй», – а с тобой вообще страшно представить, что будет.

От попыток хоть как-то связать слова в предложения голова как будто болеть начинает с новой силой, и Гэвин на это только хмурится и головой падает на диванную подушку, продолжая наблюдать за Девятым, но уже взглядом рассеянным, невнимательным, заспанным.