В Годриковой впадине было скучно. Отец то ли в назидание, то ли для того, чтобы «полуживую забавлять» отправил его сюда без его желания, но после того, с каким шумом Геллерт вылетел из Дурмстранга, даже не воспользовавшись для этого метлой, спорить с главой рода было опасно. Понимая это, он лениво забрасывал одежду в чемодан, предвкушая хоть какой-то интерес от поездки. Поговаривали, что именно в деревне Годрика Гриффиндора был похоронен Игнотус Певерелл; сперва, когда необычная мысль промелькнула в уме, он рассмеялся – до того она казалась ему нелепой и глупой, но чем ближе была поездка, тем большими хвостами обрастала мысль, превратившись из маленькой мухи в настоящего, серьезного слона. Она грызла его, не давала покоя ни в поезде, ни в полете, ни когда он встал на пороге дома Батильды Бэгшот, натянув на лицо добродушную, приветливую улыбку.
От Игнотуса вел последний след, почти затершийся на тропе времени, к Дарам Смерти. Несмотря на то, что маг, вероятно, жил в середине XIII века, именно он был отправной точкой, соединяющий сказку, легенду и забытую быль. Возможно, не только у тетушки в библиотеке, но и в могиле Певерелла могло найтись что-то интересное – и вот это любопытство, граничащее с помешательством, однажды повело Геллерта в сторону кладбища. Найдя нужную могилу, он долго, как изваяние, как каменная статуя, стоял над ней, думая: какими чарами нужно обложить себя, чтобы стать невидимым для окружающих и сломать надгробие? Может быть, младший из братьев не стал передавать Дар своей семье, а похоронил вместе с собой?
Так он приходил первую неделю, днем и вечером, гадая и прикидывая, какую связку заклинаний потребуется использовать для полной невидимости, неслышимости и полного несуществования для окружающего мира. Разбираться с маглами или, что еще хуже, волшебниками, которые найдут его на дне могилы, роющегося в истлевших останках – не совсем то занятие, каким бы ему хотелось заниматься. Возможно, в Англии, этой дремучей стране со средневековым укладом жизни, за это даже в тюрьму сажали; а где, спрашивается, находилась эта тюрьма?..  На кладбище его стали узнавать. Пожилые женщины, приметившие высокого человека со светлыми локонами, подходили и спрашивали, кого он потерял, смотрели с болезненным сочувствием слезящихся глаз и непременно рассказывали истории тех, кто умер у них самих. Чтобы развлечься, Геллерт даже слушал их, запоминая совершенно ненужную информацию.
Однажды «неприкаянность» внука заметила и бабушка Бэгшот. Посетовав на то, что молодежи совсем нечем заняться, она посоветовала ему почитать статьи «одного замечательного волшебника», который по счастливой случайности жил неподалеку от них. Гриндевальд повздыхал, но сочинения взял – он и так большую часть времени, пока не ходил по кладбищу, проводил носом в книгах, потому что никакого другого развлечения тихая, спокойная деревушка на юге Англии не предполагала.
К своему счастью, он заметил, что Альбус Дамблдор, автор статей, не только хорошо писал, но и делился дельными, умными мыслями с читателями газет и журналов. Геллерт не представлял, зачем так увлекаться трансфигурацией, если есть более заманчивые отрасли магии, однако, пока он пробегал строчку за строчкой, убедился, что волшебник по-настоящему горел волшебством превращения одного предмета в другой. В некоторых опусах он даже делился заклинаниями – и голова, полностью поглощенная Дарами Смерти, наконец, позволила впустить в себя новый интерес. Следующим вечером Гриндевальд, все так же мило и мягко улыбаясь, спросил у бабушки, почему бы им не пригласить талантливого молодого человека на ужин? Она восприняла эту идею с большим энтузиазмом, буквально пропав на полдня среди кухонной утвари. Геллерт же, заботясь о первом впечатлении, пошел разбирать вещи.
Естественно, Дамблдор принял приглашение. Гриндевальд не представлял, что сделал бы, если бы он отказался; наверное, пришел бы к нему домой – благо, он ближе, чем кладбище, - и вынес ногой дверь, требуя аудиенции… Эта мысль тоже рассмешила его – Геллерт вообще легко находил смешное в обыденном. Повертевшись перед зеркалом, так и этак подставляя отражению дорогой новый наряд, он услышал мелодичный звон, предвещающий визитера – и метнулся на первый этаж, к двери.
- Добрый вечер, мистер Дамблдор, - произнес он, склоняя голову в легком поклоне. В отличие от него, Альбус выглядел куда проще, но никакой фрустрации по этому поводу Геллерт почти не испытал. Его темно-красный костюм из рубашки и брюк – где-то между ранним вином и венозной кровью – заслуживал того, чтобы в нем красоваться: широкие рукава и штанины были прошиты золотой шелковой нитью, как и такого же цвета пояс из большой полосы ткани, запонки поблескивали белым мутным цветом, а пуговицы похожи на маленькие звезды, затопленные в вишневом соке. Улыбаясь, – на этот раз искренне, - Гриндевальд пропустил гостя внутрь и повел на кухню.
- Я читал ваши статьи, - сказал Геллерт еще до того, как они сели, с присущим северным акцентом – по-английски он говорил плохо, что его тоже, впрочем, не смущало. – Должен признать, что с таким талантливым магом, как вы, Европа стала бы богаче.

Отредактировано Gellert Grindelwald (2018-07-28 18:40:25)

Что ж, не соврала бабка – юноша был действительно очень молод и, судя по одежде, не богат. Еще – Геллерт подмечал это автоматически, потому что всю жизнь провел в другом обществе – мистер Дамблдор явно не принадлежал к какому-нибудь древнему аристократическому роду, потому что в его позе, походке, даже манере речи не было жесткого, не прощающего ошибок воспитания. В нем, Гриндевальде, оно было – и он пользовался им, как инструментом: то отложит в дальний угол, чтобы не мешало, то достанет полюбоваться, то покажет другим. Сейчас был первый вариант, и, пока Бэгшот возилась с каким-то чудесным оформлением главного блюда, не успевая самостоятельно поприветствовать гостя, Геллерт встал в дверном проеме, опершись об него спиной. Отсюда Альбуса было прекрасно видно.
«Пялится», - с удовольствием подумал он, позволяя себе ответить на это. Да, может, благородной породы в Дамблдоре было меньше, чем в нем, но вот задатки интеллекта, живого ума, любопытства и эмоциональности – вон как брови поднялись на намек о том, что кому-то его работу пришлись по вкусу! – это присутствовало бесспорно. Гриндевальд с удовольствием ответил на рукопожатие – сжал и немного потряс чужую ладонь, усмехаясь про себя.
- Меня зовут Геллерт Гриндевальд, - представился он, и улыбка стала чуточку хитрее, будто говорила – о, милый, ты еще не раз услышишь это имя. – Я не местный, а леди Бэгшот приходится мне бабушкой. Полагаю, что останусь в Годриковой впадине на все лето. Прошу простить меня за бедность языка – английский я знаю лишь из книг, и поэтому могу говорить немного архаично. Я могу надеяться на постоянную практику?
Что ни говори, а Геллерт был обаятельным и умел задавать вопросы так, чтобы отказываться было максимально неудобно. Если бы в Дурмстранге проводился экзамен по мастерству задать вопрос так, что у жертвы не останется пространства для маневра, то он бы получил наивысшую оценку и приз зрительских антипатий. Еще Гриндевальд считал, что хороший разговор всегда начинается с маленькой провокации, а потому на знакомое слово «родина» отреагировал молниеносно:
- А магический мир Вы родиной, я полагаю, не считаете, мистер Дамблдор?
Сказано это было добродушно, без злого умысла, но сами слова несли в себе какой-то уничижительный характер. Как ты, мол, мог ограничиваться одной только Англией и не делиться своими знаниями со всем миром?!
Следующий вопрос из той же категории легкой мерзости прервал летящий по воздуху торт – Геллерт засмотрелся и не стал ничего говорить. На кухню вошла виновница торжества, радостно приветствуя Альбуса, с порога начиная нахваливать его последний вышедший в тираж труд – кажется, она действительно следила за юным дарованием, что вызывало в Геллерте толику умиления.
- Присаживайся за стол, Геллерт, негоже стоять в двери! – сказала она по-матерински строго, и он, не решаясь спорить, сел напротив Дамблдора, глядя, как еда сама накладывается по тарелкам. После этого он вперил взгляд прямо в чужие глаза, врезавшись в очки. Обычно никто не мог выдерживать его взгляд подолгу – то ли он так давил, не осознавая этого, то ли смущали разного цвета зрачки.
«Выдержит? Не отведет глаз?» - с интересом подумал Геллерт, не замечая, что зрительный контакт затянулся.

Конечно, Альбус сразу перешел к обсуждению его работ. В принципе, на это Геллерт в каком-то смысле и рассчитывал – чем говорить о погоде за окном, лучше заняться интеллектуальным делом, хотя бы и той трансфигурацией. Пока бабушка маячила на горизонте, на столе то и дело появлялись все новые вкусности – такое впечатление, будто Бэгшот приготовила на сто человек, а не на троих. Не успел Гриндевальд придумать достойный ответ, который при этом был бы понятен Дамблдору – его разговорный английский и вправду был ужасен, что ни говори, - Батильда умиленно хлопнула в ладоши, сказала, что не будет мешать двум талантливым юношам вести беседу, по-матерински потрепала Альбуса по щеке и исчезла. Не в прямом смысле, а просто ушла в другую комнату – и вскоре Геллерт услышал, как легонько, очень характерно, щелкнула входная дверь. Ему стало не то неприятно, не то стыдно, не то неловко – но он быстро смел всю эту гамму эмоций с лица. В конце концов, она действительно бы только мешала.
- … так вот. Трансфигурация одушевленных предметов – это то, к чему маги Европы, к примеру, стремились многие годы. Когда я вернусь домой, я познакомлю континент с Вашими докладами, Альбус, - он снова улыбнулся, сведя руки в замок. Он заметил, как изменилась поза гостя – стала более внушительной, что ли, похожей на его собственную, и удовлетворенно кивнул сам себе. Будучи аристократом не только по рождению, но и по духу, Гриндевальд был уверен, что должен направлять тянущуюся к нему провинцию вести себя соответствующе, как подобало людям светского общества. То, что Альбус понял это без слов, определенно добавляло ему положительных очков на личный счет.
- Я считаю, что рано или поздно маги смогут менять внешность не с помощью зелья – ужасного на вкус, между прочим, если я все правильно помню! – а с помощью заклинания. Это ли не высшая степень трансфигурации, которую мы можем создать в грядущем столетии? Как вы считаете, полностью скопировать чужое… тело и держать его в таком состоянии не сутки, а больше – это возможно? Ведь даже зелье превращает нас в другого человека всего на пару часов – если оно хорошо сварено. Если нет…
Он откинулся на спинку стула. Гостя хотелось удивлять – в кои-то веки Гриндевальд не чувствовал себя при этом клоуном, артистом, который представляет новый юмористический спектакль. Чужие глаза слишком внимательно впивались в него, и Геллерт был уверен – Белый увидит все детали его действий. Зная о таком пристальном наблюдении, он расслабился – мышца за мышцей, кость за костью, - и сосредоточился. По телу прошла едва заметная дрожь – так всегда было, когда он использовал беспалочковую магию. В эти моменты Геллерт чувствовал ее особенно хорошо – она текла в его венах, билась в жилах, просилась наружу… и он выпустил – пошевелив большим пальцем, Гриндевальд, с помощью одного телекинеза, обусловленного магией, наложил Альбусу полную тарелку разных вкусностей, преимущественно мясных. Кажется, парень сильно не доедал – но так казалось только ему, привыкшему к столам, ломящимся от количества разных блюд.
- Патриотизм – это хорошо, - добавил он, вспомнив свою неудавшуюся до конца попытку спровоцировать Дамблдора. – Но если сравнивать магов с маглами – у вас же так называются люди без магического дара? – то чьим патриотом будете вы?

Отредактировано Gellert Grindelwald (2018-08-05 22:57:36)

Альбус говорил – и Геллерт прикрыл глаза, вдумываясь в каждое слово, которое говорил молодой человек. Теперь, когда внешний раздражитель в лице миссис Бэгшот удалился восвояси, и Гриндевальд надеялся, что не только надолго, но и далеко, он мог полностью сконцентрироваться на личности, сидящей перед ним. В такие моменты он жалел, что недостаточно времени уделял легилименции: порыться в чужой памяти, очищая бриллианты особых мгновений от грязи повседневности, раскидать воспоминания, как медведь, впервые попавший в жилой дом, чтобы поискать съестного – и тогда не пришлось бы гадать, что за человек рядом, что в нем творилось. Не то чтобы эмпатии Геллерта хватило на то, чтобы увидеть в чужих глазах за преградой очков нечто, выбивающее из колеи, но теперь он, со всей присущей ему тщательностью, вцепился в Дамблдора, не собираясь так просто отпускать добычу.
Во всяком случае, он говорил дельные вещи. Взвешивая на руках каждое слово, Гриндевальд, как всегда, хотел удивлять нового знакомца – больше, еще больше, чтобы полностью поймать его внимание, будто того, что парень и так взглядом его ел, было мало. Разработать необходимое заклинание – довольно тяжелый труд, на который можно без зазрения совести положить пару лет. Тем не менее, когда Дамблдор вдруг умолк – видимо, спросил, не хватит ли ему болтать, - Геллерт только немного раздраженно повел плечами, дескать, почему ты остановился? Продолжай, черт возьми, лей свет на мою внутреннюю тьму! Что Гриндевальду не нравилось – так это собственное невежество – отсутствие знаний грызло его, как если бы у него были ядовитые зубы, превращая настроение в какую-то злостную кашу.
- Я думаю все же, что ψῡχικός – не самая главная проблема для трансформации. Тем более, что, мне кажется, существование подобных мифов – это отличная защита для всего ремесла трансфигурации. Поймите меня правильно: любой ремесленник старается охранять свое дело от любопытных взглядов, посвящая в него лишь тех, кто проявит достаточное… бесстрашие. Вот вы проявили, правильно? А кто-то, допустим, в жизни не полез бы в дебри трансфигурации, боясь сотворить что-то, что потом не вернет себе изначальный облик. Это нормальный страх. Зато этот человек мог бы пойти в зельевары, к примеру – слышали, наверное, баечку одного известного мастера зелий, который умеет «закупорить смерть и разлить по бутылкам известность»? Все известные мной мастера теперь повторяют эту дрянь, как мантру, будто действительно что-то из перечисленного умеют… но я также знаю, что некоторые – да, умеют. Большой дар, великий талант – надеюсь, не путаю эпитеты? – и отпугивающие мифы.
Геллерт встал, начав ходить по комнате, будто и не собирался есть, хотя во рту с утра и маковой росинки не было. Он надеялся своим возбуждением темой заразить и Альбуса – но не заметил, как стал первой жертвой собственных эмоций, потому что громкую ходьбу по дому позволял себе только в периоды глубокой заинтересованности. Не надо быть гадалкой или настоящим, в отличие от того же Геллерта, эмпатом, чтобы увидеть, как он загорелся.
Это продолжалось пару минут – за них Дамблдор успел попробовать «воду» и понял, что там совсем не она, и Гриндевальд на секунду отвлекся на его удивленный возглас, а затем снова вернулся к шагам. Но когда отведенные минуты закончились – он остановился, вскинув голову к потолку. Под ним плавала люстра – вернее, она была крепко прикреплена вверху, но Батильда любила оптические иллюзии, а потому казалось, что она и вправду парила. Он смотрел на огни, пока они не начали обжигать ему глаза, и тогда он перевел их снова на Альбуса, смотря немного невидяще – пятна от света плясали перед зрачками, превращаясь из красных в синие, а потом – в зеленые, желтые, рыжие, снова красные…
- У вас красивые глаза, - сказал он негромко, а потом встал прямо над Дамблдором, нависнув. От бокала и впрямь пахло вином, что вызвало у Геллерта легкую ухмылку, но он не стал снова отвлекаться на алкоголь – нет, вместо этого, поглощая чужой взгляд собственным, в мозгу он прорабатывал магию. Всякое неизведанное заклинание было похоже на брусок замерзшей глины – сначала ее надо разогреть теплом рук, затем начать постепенно лепить, очищая от всего лишнего задуманную фигуру… Он преобразовывал глину в альфу, бету, гамму и дельту, затем переводил ее в ультиму, затем – в максиму, затем… на языке вертелось какое-то слово – из древних, латинских или греческих. Так и не поняв, какое, он просто пожал плечами, отгоняя мысль, и продолжил лепку, рассматривая глаза не столько как зеркало души, сколько как орган – глазное яблоко, хрусталик, расширенное отверстие зрачка, радужка… Геллерт и сам не заметил, как в руке появилась палочка, которую он достал из-за пояса.
Вместо разноцветных, «природных» глаз Гриндевальда у него были те, что он видел напротив – прозрачно-синие, чистый блеск интеллекта.
- Получилось? – хрипло спросил он. – Теперь вы не будете останавливаться на полуслове, потакая каким-то комплексам, а просто будете по-человечески излагать мысли?
Да, у Геллерта никогда не было «остановки», если он хотел словоблудствовать, и он не понимал, когда она у кого-то все же присутствовала. В голове было приятно пусто, левая щека слегка подергивалась от насилия, которое Гриндевальд произвел над своим лицом – о том, что он будет менять внешность, да еще и не до конца созданным заклинанием, вот так, буквально на ходу, ни щека, ни лицо, ни гость, ни сам Геллерт не подозревали уж точно. Он взял стакан, из которого пять минут назад Альбус делал глоток, и осушил залпом, после чего весело, как-то дьявольски улыбнулся.
- Надеюсь, что не ослепну после таких фокусов. Все, видите? Все ради того, чтоб вы, черт побери, не затыкались!
И рассмеялся.