Он гонялся за ним, как радостное животное, лесной хищник, напавший на след. Черный волчий нос запомнил запах, ища его в кабаках, на людных улицах, рынках, съемных комнатах; ноздри, казалось, вздрагивали, когда он думал, что идет по пятам. Впрочем, если это и так, то хищник из Геллерта Гриндевальда получался не очень – среднего пошиба; зверь в нем умел распознавать добычу, но не мог распознать тонкости. Таким образом, потерпев громкое фиаско в Америке (впрочем, для кого как – газеты еще долго пестрили глупыми, громкими заголовками и разнообразными теориями), он метнулся в родную Европу. С его максимализмом страны сливались в одну, между национальностями стирались границы, оставляя только одно отличие – маги и не-маги. Он думал, что весь континент – лакомое блюдо на его столе, но пока не спешил приступить к трапезе, прицениваясь, не отравлена ли еда.
«Их погубит самоуверенность», - так он сказал когда-то своим людям, учась на своих ошибках – вера в свои возможности и потенциал сыграла с ним злую шутку.
Геллерт никогда не любил Францию. Будто бы прожив тысячу жизней, он помнил ее старой, вонючей страной на узком, грязном канале, с домами, которые так теснились друг к другу, что между ними не оставалось прохода. Париж же еще помнил кровь революции, и, шагая по его улицам, Гриндевальд будто чувствовал, как не успокоившиеся души Робеспьера, Дантона и Марата затевают новую, более жестокую интригу. Но, вероятно, они были ни при чем.
Когда он заметил до рези в глазах знакомые черты одного магического существа, рождающегося обычно внутри замкнутых, забитых жизнью детей, его пробрала дрожь. Ни в коем случае ее нельзя было ассоциировать со страхом, просто ощущение, когда стоишь лицом к лицу с бурей, еще не успело выветриться из его головы. Он подошел тогда очень близко к обскуру – настолько, что тот его ударил, чудом не убив и даже не подсосав жизненной силы. Маленький, беззащитный Криденс оказался настоящим чудовищем, и теперь Геллерт не сомневался: мальчишка научился управлять своим внутренним кошмаром. Тем не менее, уверенности в том, что это именно он, что он, черт побери, выжил, не было, пока одной холодной ночью Геллерта не прошибло очередное осознание. Они приходили внезапно, эти просветы в собственном будущем – били его по лицу, направляя в нужную сторону, пихали и толкали к краю, с которого он с удовольствием спрыгивал на другой, более крутой и опасный край. Предсказание твердило: парень выжил, ему удалось сбежать, и ты должен его найти.
Если это правда, подумал он тогда, то у мальчика просто феноменальная тяга к жизни.
Впрочем, как часто бывало в жизни Гриндевальда, самые значимые события происходили с ним случайно. Богини, отвечающие за нить судьбы, пряли его шелк так запутанно, что с кем он только не пересекался по жизни – хоть коллекционируй особенно интересных личностей. Например, Ньюта Скамандера. Магозоолог был очень, очень интересен – Дамблдор выделял его в школе, значит, считал достаточно опасным для своего имиджа. Как здорово было увидеть знакомую рыжую шевелюру и тяжелый коричневый чемодан! А рядом с ним шел…
«Ну конечно», - подумал Геллерт. Все же так просто, и никаких пророчеств, озарений, снисхождений высших сил и правильного сочетания звезд на небосводе не требовалось: Скамандер тоже понял, что в городе завелся обскур, и тоже пошел на разведку. Интересно, кто еще мог сложить одно с другим, связать красное с красным, белое с белым, желтое с желтым?
Они о чем-то говорили, но до Гриндевальда, прячущегося за оградой, – на удивление крепкой и даже целой, – долетали лишь звуки без смысла слов. Одной рукой он извлек из-за пояса палочку, а вторую направил в сторону Криденса, сжав ладонь в кулак и оттопырив указательный палец. Несколько характерных знаков, вот так…
«Ступефай», - мысленно произнес он, думая, чем бы огреть надоедливого Скамандера. Впрочем, кажется, ответ на это он все равно не узнал бы скоро.

Отредактировано Gellert Grindelwald (2018-08-05 22:56:52)

- Не надо бояться, Криденс… Ты тогда не дал мне договорить, помнишь? Дай я скажу это сейчас.
Мальчишка и его порывы беспалочковой, неконтролируемой магии начинали напрягать. Геллерт был почти стопроцентно уверен, что Криденс не упражнялся в волшебстве наедине с собой – уж слишком большую травму должны были оставить слова Мэри Лу, слишком большую яму в его душе они выкопали тогда в метро, когда, на успокаивающееся существо, напало слишком большое количество авроров. Вспоминая об этом, Гриндевальд до сих пор тихо рычал в усы: безалаберные идиоты, они не только сломали ему весь план с усмирением единственного в мире контролируемого обскура, но и наставили его против магии и волшебного общества вообще! О, Геллерту было, что на это ответить, и еще больше – что об этом рассказать. Это хваленое общество требовало срочных реформ… впрочем, американцы, это же были американцы! Что с них взять? Они всегда сначала палят, а потом разбираются, кто виноват – если он не ошибался, то подобная дрянь была даже в законодательстве прописана. Если бы подобное появилось в Европе – Гриндевальд бы первым пришел вправлять мозги этому горе-политику.
Впрочем, о политике думать не было времени. Не дожидаясь второго щита, Геллерт перешел в атаку сразу на нескольких фронтах: он отвел глаза маглам, делая небольшой кусочек, где они стояли, недоступным для взора не-магов, и еще до того, как купол полностью накрыл их маленький участок, пустил в рыжего Скамандера сначала обезоруживающим заклинанием, а затем – просто чем-то сильным, чтобы вырубить из его игры. Несмотря на то, что Гриндевальд давно не участвовал в серьезных дуэлях, он еще помнил, каково это – менять одно заклинание на другое практически на ходу, раздваивать мысли и то, что бормотал язык. Это было, наверное, самым сложным – думать одно, а говорить – второе, и при этом еще успевать шевелить рукой с палочкой, выделывая то узоры, то кренделя кончиком в воздухе. Такому ни в Дурмстранге, ни в Хогвартсе ни учили – какой бы хорошей центрально-европейская программа образования ни была, беспалочковых магов она не готовила.
«Настало новое время», - подумал он, когда купол закрылся, и Криденсу стало больше некуда бежать. – «Время, когда рождаются сильнейшие волшебники».
- У тебя талант, Криденс Бэрбоун, - сказал Геллерт, улыбнувшись и поклонившись в легком, приветственном поклоне. После атаки – и после всего, что он тут устроил – это должно было вывести парня из равновесия или, по крайней мере, сбить с мысли. – Ты умеешь делать то, на что другие волшебники учатся десятилетиями, и все равно не могут познать.
Он сокращал дистанцию, почти не боясь, что обскур все-таки вырвется из чужой груди и снова начнет разрушать город. В этот раз он ему этого не позволит – купол достаточно прочный, и даже сейчас, отвлекая Криденса на мирный диалог, Гриндевальд фоном накладывал дополнительные слои защиты. Купол становился тверже и прочнее, превращаясь в прозрачную стену.
«Если ударит, и я не успею – размажет прямо по щитам», - легко подумал Геллерт так, как думал о дожде за окном, сменившем погожий день.
- Ты умеешь колдовать без палочки, - с улыбкой продолжил он, останавливаясь от Криденса на уровне вытянутой руки. – Когда я сказал, что ты сквиб, не способный на магию, я сильно ошибся – потому что не признал в тебе такого же талантливого колдуна, как сам. Ты видел, как я это делаю? Одной рукой? Ты умеешь преображать реальность, не зная заклинаний. Узнай об этом твоя мачеха, она бы, наверное, начала на тебя молиться, как на божество… ведь разве это не чудо?
Геллерт кинул раздраженный взгляд на Скамандера. Телепортировать бы его отсюда, а – но он сам, закрыв их под крышкой, запретил реальности реагировать на трансгрессию.
«Не знаю только, ох, не знаю – это я с ним тут закрылся или он со мной?» - подумал Гриндевальд, выбрасывая все мысли о Ньюте из головы. Теперь все его внимание занимал Криденс – и Геллерт напрягся, как пружина, готовая отскочить прямо в глаз, чтобы не проморгать никакого внезапного, бесконтрольного волшебства.